Зоя Богуславская - Предсказание

– Мурадов часто ездил с Никитой. По словам Ирины, их связывало нечто большее, чем компания или дела…

Официантка подала бульон с омлетом.

– Я не смог из него вытянуть на эту тему ни слова! – Родион бросил ложку в бульон. – Ну фрукт…

– Как будто из разных кусков слеплен.

– Из одного куска. Дерьма… Ты только вдумайся – приезжает во Владимир, выдает себя за аспиранта, сына адмирала или генерала. Откуда деньги? Хорошая стипендия и прирабатывает уроками. Машина? У отца взял. Дальше. Чтобы удрать из дома и обосноваться во Владимире, надо жениться – и пожалуйста, он идет в ЗАГС с той же легкостью, как если бы взял напрокат телевизор. Во всем этом поражает лишь одно: что окружающие – актеры, работники гостиницы, служащие театра – все готовы его выгораживать. И может быть, именно за то, что красиво врет, характером легок, широк в кутежах. Оказывается, всем им позарез нужен такой парень, который все умеет организовать, сколотить компанию, развеселить. Он всех знает, всем необходим…

Олег молча глотает бульон. Второе не несут.

– Крутится он, крутится, – продолжает Родион, – а внутри-то пустота, хребта никакого, и вот наступает минута, когда в руке гаечный ключ, рядом человек, препятствующий его желанию, и он не останавливается перед тем, чтобы любой ценой убрать препятствие. Не жадность, не страсть к обогащению, а непривычка к отказу толкает его на зверство.

– Ну а машину-то все же доставал из-за бабы, – говорит Олег задумчиво. – А потом эту же бабу и продал. «По расчету», слышал?

– Глупости, – обрывает Родион. – Это он снова заливает. Какой там расчет! Он спятил из-за нее. Ты еще не знаешь, что он вытворял в этом Владимире.

– Из-за этой лакированной дуры?

– Именно.

– Для чего же он про любовь по расчету сочинил? – поражается Олег.

– А черт его знает. Может, из «благородных» побуждений. Выгородить ее желает.

Официантка принесла второе, поставила по стакану клюквенного киселя.

– И все же согласись, как бы ни трактовать его характер, – Олег смотрит мимо тарелки, – бить до изнеможения, когда уже никакого сопротивления нет, – это уже особое дело. Тут либо патология, либо месть… Но за что? Вот я тебе сказал, что они вместе ездили, старые, сложившиеся отношения. Впрочем, это мало что меняет. – Олег еще не дотронулся до второго.

– Меняет, – приостанавливается Родион, уже отхлебывая кисель. – Ты не помнишь разве версию обвинения? Детали?

– Нет, – отзывается Олег. – Меня тогда все интересовало с другой точки зрения…

– Так вот, – говорит Родион. – Слушай внимательно, чтобы завтра следить за обеими системами аргументаций. Хотя, конечно, могут быть сюрпризы. Обвинение твердо настаивает на том, что замышлялось убийство с целью завладения машиной иностранной марки… Доказательства? Гаечный ключ приготовил заранее, еще до прихода Мурадова. Об отсутствии родителей прекрасно знал, поэтому не мог рассчитывать на отцовскую машину. Во Владимире сказал многим: «Ждите, приеду на машине». Появился у гаражей поздно, хотя приехал в город раньше и мог зайти попросить машину. Значит, поджидал Мурадова из гостей, чтобы завладеть ключами и машиной. Думая, что Мурадов мертв, спрятал его в гараже, чтобы подольше не нашли и успеть скрыться в другом городе. Соответственно, и все обстоятельства обвинения излагает по-другому, чем показывает Рахманинова. Схватка была за машину, так как Мурадов сопротивлялся до последнего и не выпускал Никиту из гаража. Рахманинов не был в состоянии аффекта, так как уехал из гаража медленно, а не впопыхах: вывернул карманы Мурадова, достал документы, спрятал избитого поглубже в гараже, прикрыл ворота. Логично?

– Не верится, – тянет Олег.

– Почему же не верится? – подначивает Родион. – Ты свежий человек. Мне важно, почему тебе так кажется. Где, по-твоему, нарушается логика? Ну-ка, пошевели мозгами.

– Хорошо. Первое… Рахманинов знал, что удрать на «ситроене» невозможно, сразу засекут. Так? Второе. Он мог прихватить бесчувственного Мурадова и бросить его по дороге. Опять же он не мог не понимать, что в гараже утром Мурадова найдут и исчезновение машины тоже обнаружат.

– А дальше?

– Мне сдается, у него другое было в голове: пусть три дня, да мои. – Олег выпивает кисель, осторожно отставляет стакан. Он оглядывается – зал пуст. – Клади трояк, и двинули. На улице договорим.

– У меня уже имеется опыт, – говорит Родион, когда они выходят из здания. – Если возникает разительное несоответствие между поступком и целью, надо копать и копать. Пока не найдешь другую цель…

Олег застегивается, поднимает воротник.

– Пожалуй, – ежится он. – Пойдем к автобусу? Пешком далековато.

Остановка автобуса за углом, стоит только обойти гостиницу.

– Именно в этих случаях, – продолжает Родион, – опасность судебной ошибки особенно велика. Вот, допустим, Тихонькин вызывает у меня симпатию, семья его тоже: отец воевал, инвалид, мать тоже инвалид, и, кроме того, нелепое, случайное убийство… А этот… – Родион прикуривает на ходу. – Да, видно, нет такого судебного дела, которое не требовало бы полной отдачи адвоката. Что-то в Рахманинове я проморгал. – Он останавливается, застегивает пуговицу на воротнике. – У обвинения какой еще довод? Оно сравнивает Рахманинова и Мурадова. Первый – авантюрист, бездельник, которому государство дало все, а он на это наплевал. Второй же – уважаемый во всех смыслах работник, приносивший пользу делу, стране. Отсюда соответствующий вывод.

– Хорошо, про обвинение ты мне толково разъяснил, ну а ты-то как себя поведешь?

– Не знаю. Думаю еще. Мыслю. Понял? Новые обстоятельства, возникшие за эти дни, я еще не переварил. Например, что связывало Мурадова с Рахманиновыми – матерью и сыном? То, о чем думает твоя Шестопал. Кроме того, завтра в гараже многое прояснится. Послушаем Рахманинова, Мазурина… На автобусной остановке довольно солидная очередь.

– Между прочим, – Олег неуверенно останавливается, – мне кажется, нельзя все же класть на весы итог жизни сорокапятилетнего человека, который уже послужил на благо Отечества, и двадцатисемилетнего.

– Разумеется… Так вот, я спрашивал Рахманинова: для чего вы врали следствию, это же против вас. А он так спокойненько: сначала попробовал, клюнули. Значит, можно выкрутиться. А потом понесло – цеплял одно за другое… Но ведь, говорю, это подло – на других валить, имена называть. Знаю, соглашается, но меня гнало, как лисицу. Лишь бы отсрочить… Понятно? Вот тебе лишний пример, как важно объективное раскрытие преступления для сознания самого обвиняемого. В самой мысли о неотвратимости наказания, невозможности свалить вину на другого уже заложен первый посыл к его перевоспитанию.