Олег Слободчиков - Чертов узел

Человек вяло шевельнулся, попытался сесть. Изможденное безбородое лицо его при свете коптилки походило на сплошную коросту, воспаленные глаза сонно мигали. В них силилась появиться мысль.

— Ты кто? — спросил Виктор, держа ружье на коленях.

— Кабан!

— Не очень-то похож, — усмехнулся охотник и добавил: — Зубы мелковаты.

Шевельнув отвисшей челюстью, плавным движением существо вынуло откуда-то два ножа:

— Вот клыки!

Виктор на миг растерялся, не понимая, есть ли угроза в голосе. На всякий случай выбил ножи из вялых рук, завернул кисти за спину, обшарил доходягу и матрас под ним. Другого оружия не было. Тогда он освободил его руки.

Человек покорно опустился вниз лицом, ткнулся лбом в матрас и засопел.

Виктор шагнул в свой угол, сбросил куртку, аккуратно расстелил ее и прилег.

Ноги гудели от усталости. Он поднял один из ножей. Это был основательно сточенный австрийский штык.

— Эй, ты! Давно здесь живешь? — спросил, ткнув доходягу стволом в бок и положив винтовку на колени, вытянул ладони к огню.

— Давно! — пробормотал тот, не поднимая головы.

— Где штык взял?

— Нашел!

«Придет в себя, поговорим», — решил Виктор, вытащил из рюкзака колбасу, снятую возле избушки, отрезал кусок, положил под нос доходяге.

Тот шевельнул ноздрями, лизнул, попробовал было откусить, но снова замер с открытым ртом.

Обшарив камеру, Виктор нашел два пакета муки, точно такие, как Алексей привез из города летом, макароны, в той же упаковке, что хранились и у него в избушке под скалой.

— Эй, земляк!

Доходяга молча посапывал. В жестянке у печки был чай из трав. В сковороде — какая-то затируха на постном масле. Виктор брезгливо понюхал — резкий, но приятный запах. Колбасу он есть не стал — мало ли чем могли нашпиговать ее ловцы снежных людей. Погрыз безвкусную засохшую лепешку, запивая настоем из жестянки. Подцепив ножом поджаренную зелень со сковородки, положил ее на кусок лепешки. Зелень была вкусной.

Подкрепившись, Виктор хотел приготовить ужин. Надо было сходить за водой, но странное ощущение: не усталости, а лени и приятной дремоты одолевало его. Он через силу спрятал ножи, едва доплелся до первого сугроба, набил снегом котелок, вернулся в теплую, необычайно уютную камеру, сел напротив печки и уставился на огонь.

Пошлость прошлого, бессмысленность настоящего, все то, что еще тяготило его после приступа хандры, отслоилось как короста от зажившей раны. Его жизнь была величественна и полна таинственной значимости.

Пожалуй, впервые он был доволен прожитыми годами и не хотел быть никем, кроме как самим собой. Виктор с замиранием сердца ощущал свою необычную роль в этой великой жизни с сияющими над скалой звездами.

«Как же я прежде не догадывался об этом?» — с удивлением думал он, глядя на огонь, шевеля губами, читал полузабытые стихи и находил в них такие глубины чувств и переживаний, которых не понимал никогда в прежней своей жизни.

Он снял с печки закипевший котелок, отставил его в сторону, разулся, вытянул ноги, прижал к животу ружье и отдался нахлынувшему чувству: к черту макароны, суету с ужином — не часто бывает возможность ощутить присутствие духа и его близость… Ему показалось, что чуткая дремота подступила только на миг, но, открыв глаза, он увидел доходягу в замызганной телогрейке и в знакомом овчинном жилете Алика. Тот раздувал огонь в печке. Его трясло от холода.

— Оклемался? — спросил мужичок миролюбиво. — По-крупному мы раскумарились вчера. Надо мельче и ровней держать кайф, — он заглянул в сковороду и довольный пробормотал: — Как раз на двоих осталось… Сейчас почаюем, без этого никак нельзя.

— Что это у тебя в сковороде? — приходя в себя, спросил Виктор и припал к котелку с тренькающими льдинками на студеной воде.

— Оставь попить! — потянулся к нему доходяга. — Сушняки!

— Это что? — опять кивнул на сковороду Виктор.

— Кашка из конопли, — пробормотал тот, отрываясь от котелка и тяжело дыша. При дневном свете выглядел он еще затасканней, чем при свете коптилки. — Нам хватит до лета. Я запасся: целый мешок насушил.

— Давно здесь живешь? — спросил Виктор, кутаясь в свою куртку.

— С осени!

— А это у тебя откуда? — выложил штык.

— У Алика взял… Сколько ни прихожу — все замок. Наверное, бухает в городе.

— Убили его в мае этим вот ножом, — кивнул на штык Виктор. Ни удивления, ни печали не появилось на одутловатом лице.

— Убили? Хороший был парень. Я с ним траву резал прошлый год. Или позапрошлый — забыл. Резал, в общем. Потом меня посадили, а теперь здесь живу… С весны или с осени.

Неловкими руками наркомана-хроника он поставил на печь жестянку со снегом.

— Где твоя кружка? Нету? А вчера как мы пили чай?.. Как-то же пили.

Что-то я забыл.

— Ты продукты где берешь? — пристально взглянул на него Виктор.

— У Алика в избушке. Он разрешает и ключ мне дал. Прихожу, а его все нет… Ну, давай еще по ложечке. Не хочешь? Зря мы вчера помногу, надо ровненько кайф держать.

Виктор пожевал остатки лепешки, поднялся. Мужичок аппетитно погрыз сухой колбасы, заел ее двумя ложками кашки и снова заклевал носом. Виктор взял винтовку, рюкзак и вышел. Был солнечный полдень. Протерев лицо снегом, он хотел прервать прекрасный сон. Но ощущение чуда и таинства не проходило. Если бы не брезгливая память о дохляке, его грязной посуде, он был бы вполне доволен прекрасным ночлегом. Виктор вышел на открытое место, вынул бинокль и стал рассматривать свою избушку и ее окрестности.

Дымила труба, сновали какие-то люди, рубили дрова и, по-видимому, готовились к ночлегу. Надо было как-то выкуривать их из собственного дома. Сначала он хотел сходить в шалаш, переобуться и вернуться на правах хозяина. Потом пришла в голову озорная мысль. Виктор пошел к навесу, где колонисты устанавливали генератор. Там когда-то была большая бутылка с отбитым дном, Алексей использовал ее вместо воронки. Помнится, весной она еще валялась здесь. Бутылка нашлась, даже снег не пришлось разгребать.

Нашлась и консервная банка. При помощи ножа и плоскогубцев, которые носил с собой для работы со стальными петлями, Виктор изготовил свисток в виде наконечника, надевающегося на горлышко. Он сунул бутылку с жестянкой в карман рюкзака и хотел уже отправиться вниз, но вернулся в камеру. Переступив через спящего доходягу, отсыпал из мешка над его головой несколько горстей сухой конопли, плотно затворил за собой дверь и, теперь уже не оборачиваясь, зашагал вниз.

Вся группа в избушке не разместилась. На ночь остались две девушки и три парня, остальные после ужина подались на кошару. Вокруг избушки, где был замечен свежий след и сорвана петля, они развесили приманку.

Фотоаппаратура была наготове. Остающиеся на ночлег знали свои обязанности и были морально готовы к встрече с неизведанным. Темнело.