Олег Слободчиков - Под нами бездна

Нет — придется пешком, или у меня оставайтесь.

Федор подхватил ружье и рюкзак, направился к Байкалу. Очень не хотелось целый час шагать по шпалам. Ксения пошла следом. Влажная свежесть студеной воды пахнула в их лица. Федор остановился на насыпи, втянул всей грудью сладостные запахи весны. Проснулся Байкал. Возле заторошенного берега шевелилась живая сонная волна. Вдали, шурша и поскрипывая, до самого горизонта покачивался колотый лед. Среди басов рыхлых льдин и в тонком перезвоне кристаллов чудился отдаленный звук хора. «Ну, здравствуй, старина! — Федор снова втянул в себя воздух и с сожалением подумал, что пропустил вдали от Байкала, может быть, самые ценные весенние деньки. — Почти три дня не виделись!»

Мотор весело взревел с первого рывка. Легкая лодка задрожала. Перекрывая рев двигателя, Блуднов закричал с берега:

— Чуть что, хоть движок спасай!

Ксения уселась на середине лицом к носу, схватившись перебинтованными ладонями за борта.

Лодка рванула с места и понеслась вдоль берега. Борода у Федора затрепалась, задираясь к плечу, помахивая удалявшемуся товарищу. Трепетали волосы у Ксении. Она спрятала их под башлык пуховки, обернулась к Федору, восторженно улыбаясь, стирая с лица холодные брызги тыльной стороной ладони. Глаза ее лучились, и не было в них следа от переживаемого несчастья.

Проскочив самое узкое место между жмущимися к берегу льдами и мысом, лодка вышла на свободное от льда пространство бухты. Федор, радуясь удачному стечению обстоятельств, лихо развернулся и заглушил мотор. Лодка по инерции беззвучно подошла к берегу и заскрипела днищем по окатышу.

— Ну, вот мы и дома! — сказал в гулкой тишине. — Повезло!

Из-за насыпи с воды видна была только одна крашеная крыша с цифрой «8». Это был его дом.

Ксения выскочила на берег, оглянулась со смеющимися глазами:

— Ты здесь живешь? — прозвенел ее голосок, ставший опять тонким и по-девичьи звонким.

Федор кивнул, неторопливо вылез из лодки и стал вытаскивать ее на берег.

— А что так тихо? — спросила Ксения, оглядываясь по сторонам. — Собаки и те не лают. Ты один здесь?

На насыпи никого не было. Казалось, никого не заинтересовал стрекот первой в этом году моторки. Федор знал, что это не так, и всем местным жителям уже известно, кто прибыл. Поднявшись на берег, он услышал приглушенный стук топора в соседском дворе, приглушенный хлопок двери.

Вырвалось и оборвалось на полуслове картавое лопотание телевизора.

— Почему же один? — не сразу ответил Федор. — У нас, можно сказать, деревня. В начале года шестеро жили. И тогда, бывало, неделями друг друга не видели. Зимой двое умерли. И собаки пропали.

Ей здесь нравилось все: и четыре домика, и ненавязчивые местные жители, которых не было видно. Баня во дворе вызвала бурю восторга. Баня у него действительно была знатной: просторной, с прихожей, где летом он частенько ночевал на топчане, застеленном козьими шкурами. Строилась она с душой еще в те времена, когда верилось в светлое будущее, в просторный терем у моря, в семью, которая останется здесь на века.

Его дочь встретила работавшего на Байкале по договору гражданина Соединенных Штатов.

Внешне парень не отличался от этнических русских. Был пленен природой Сибири, Россией, хотел креститься в Православие, венчаться в церкви, мечтал построить дом на байкальском побережье и обзавестись многодетной семьей. И Федору, и жене его показалось тогда, что это не худший вариант будущего их дочери.

Но американец вскоре после венчания, в связи с делами своей фирмы, возненавидел российскую бюрократию, а вместе с ней и здешний народ, склонный к разгильдяйству. Его контракт был прерван досрочно. Молодожены временно уехали в Штаты. Через год дочь вернулась, разочарованная тамошними нравами и тем народом. На родине, после заграницы, ей вскоре стало невмочь от здешних порядков. Она вернулась к мужу. Там, в одном из северных штатов, где иногда выпадает снег, они решили строить свою маленькую Россию.

Прилетев на похороны, дочь недолго пожила с отцом. По настроению ее, по отношению ко всему происходящему Федор понимал, что на этот раз дочь улетит навсегда, а он никогда не поедет к ней.

По сути дела, она для него умерла еще до жены.

Федор затопил каменку, повесил чайник на огонь. При хороших дровах через час-полтора в парилке будет лютая жара. Холодная вода поступала из речки самотеком: нехитрое устройство всегда содержало бочку наполненной.

Пока грелась баня, Федор с Ксенией сели за стол на крыльце дома, перекусили гостинцами от Блудновых. Здесь был творог, сметана, пироги и даже соленые грибочки.

Федор расщедрился по случаю возвращения, дал гостье не только полотенце, но и чистую простыню. А свежего веника не нашлось. Кончились как-то неожиданно, вдруг. Пошарив в чулане, он вышел на крыльцо и виновато развел руками.

— Ты пока грейся, — сказал ждавшей с полотенцем в руках Ксении, — я к соседу схожу. — Он показал гостье, как пользоваться водой и паром, убрал со стола, переоделся в шорты и майку, сходил к соседу, задержавшись у него на некоторое время с расспросами и объяснениями. От соседа с сухим березовым веником в руке направился прямо в баню. Дверь в предбанник была приоткрыта. Он смело вошел в него, положил веник на топчан, хотел уже крикнуть об этом, но услышал шипение круто подданного пара и приглушенный визг.

В следующий миг дверь в парилку распахнулась, ударив в лицо клубами раскаленного пара, который, чуть рассеявшись, влажно пополз по потолку. Из облака пулей выскочила молодая обнаженная женщина с зажмуренными глазами и всем телом прильнула к Федору. Сквозь тонкую майку он почувствовал упругость ее груди, втянул ноздрями запах женской кожи с въевшейся в нее парфюмерией, и земля качнулась под ногами: удушливо затрепетало сердце, холодный пот выступил на лбу. Федор застонал сквозь сжатые зубы и непроизвольно, на какой-то миг, удержал случайно припавшую к нему женщину, понимая ее недоумение. Удержал, потому что со всей ясностью понял: как только она отстранится — его сердце остановится. И она своим женским началом почувствовала, что это не прихоть, что ему действительно плохо: то ли пожалела капризным сердцем, то ли испугалась и покорно сомкнула обнаженные руки на его шее, прильнув горячим лбом к его сухим губам.

Он с благодарностью повлек ее на жесткий, колючий, застеленный шкурами топчан: жалея и оберегая. Когда спокойно, уверенно забилось сердце и восстановилось дыхание, Федор глубоко и привольно вздохнул. Но вскоре заерзал на зудящейся, исколотой жестким козьим ворсом, спине:

— Спасибо! Ты меня спасла… Думал — все, дам клина в собственной бане.

Она откинулась, не стесняясь своей наготы, стала с любопытством разглядывать его лицо. Это был слегка удивленный, ласковый и чуть насмешливый взгляд опытной женщины: