Вячеслав Солдатенко - Разводы [сборник]

Хильда тоже взяла текст пьесы, нашла нужную страницу.

– А мне больше всего нравится вот это место… Вот: Все мужчины больные! Посмотри вокруг! Здесь три здоровых женщины и четыре законченных психа! У них у всех член вместо кукушки! Они ходят на сторону, потому что у них одна нога загребущая! Они всё время сворачивают, не могут иначе!

– Потому что вам не нужен секс! То есть нужен, но исключительно как способ обогащения! Вам кольцо с бриллиантом дороже чувств голого человека! А мы без этого дела спятим! Каждый из нас болен с четырнадцати лет! – ответил Винсент равнодушно.

– Тебе бы лучше помолчать! Пока не накликал геноцид на свой рубильник, – сказал Гоша. Айгюль обратилась к режиссёру:

– Ведь это вы привели его в театр? Я подумала тогда: надо же, какие умные глаза. У актёров редко бывают такие. Много печальных глаз, горящих, пафосных. А тут – прям интеллект! И голос мягкий, обволакивающий. Он спросил что-то о внутреннем монологе. Я объясняла ему в кладовке за театральным буфетом, на ящиках с консервами. Как, кстати, тебе моя татуировка?

– Роза пустыни? Очень красиво, – улыбнулся Винсент.

– Для тебя старалась.

– Спасибо. Я тронут.

Женя вскочил, отбросил стул, заложил широкий круг и снова уселся.

– А первый раз в костюмерной, – вспомнила Анна. – Ещё не были знакомы даже. Я иду за платьем, и он за мной. Молча! Я зашла за стойку с костюмами от «Двенадцатой ночи». Короче, повалили мы эту стойку и прямо на костюмах…

– Шлюха ты! – вздохнул Гоша. – Вот как теперь играть герцога Орсино?

– Хм. Шлюха. Обидно. Неверную жену как ни назови – выходит оскорбление. То ли дело – гулящий мужчина. Всегда красавец и молодец. Гуляка! Повеса! Перехватчик! Плейбой! Бонвиван! Вы все молодцы, Гоша, Женя, Винсент! Огромные такие, старательные молодцы!

– Может, хватит? Расскажем им? – спросил Винсент необычно серьёзным голосом.

– Пожалуй, – ответил Квентин, поднимаясь и складывая ладони лодочкой. – Уже можно. Друзья мои, я должен объясниться. Простите, но это не антреприза. Спектакля не будет, как и фильма. Вы, все тут находящиеся, – участники социально-психологического эксперимента. Я и мой коллега – психологи (показал на Винсента). Мы проводим исследование. Начали с актёров, потому что эта категория наиболее чувствительна к соблазнам.

– Какое исследование? Что за бред? – нахмурился Гоша.

– Как вы знаете, 54 процента браков распадаются.

– И вы решили увеличить это число? Методы занятные.

– Правительство решило бороться с разводами. Выделены деньги для изучения феномена. Наш институт прикладной психологии занялся исследованием механизма супружеских измен.

– А мы подопытные мыши, что ли? – возмутилась Хильда.

– Ты очень хорошенькая мышка, если что, – успокоил Женя.

Квентин продолжил:

– Нет, конечно. Мышей принуждают, а у нас всё добровольно. Просто без уведомлений.

– Но ведь так нельзя!

– Правительство разрешило. Ввиду важности проблемы.

– Какая хорошая, интересная у людей работа! А он что, тоже психолог? – кивнула Айгюль в сторону Винсента.

– Его настоящее имя Тимур. Он актёр. Но второе образование – психологическое. Профессиональные драматурги написали для нас пьесу о разводах и семинарах. Мы же просто дали вам возможность творить на заданную тему.

– Значит, фильма не будет? – уточнила Хильда.

– Не будет. Но деньги вы получите согласно договору, до последней копейки!

– Так это что же? Это значит, я потерял жену, друзей, работу – всё вместе – за жалкие сто тысяч?

– Не такие уж жалкие. Но я понимаю ваше недоумение. Но и вам следует понять, причина всего произошедшего не в нас. Мы лишь катализатор. Причина в вас, во всех!

Женя повернул к себе лицо японской куклы, спросил, глядя в пластмассовые глаза:

– Ты тоже поражена? Ни один манекен не додумался бы так издеваться над другим манекеном!

Женя встал, взял со стола нож и пошёл в сторону Квентина.

– Хах! Обыграть финал пьесы! Очень остроумно! – Режиссёр снова зааплодировал.

– Вообще-то я не шучу, – сказал Женя. Сделав один быстрый шаг, он воткнул нож в поджарый бок психолога. Квентин охнул и повалился на пол. На рубашке расползлось тёмное пятно.

Откуда-то сверху раздался голос:

– Стоп! Снято!

Актёры заулыбались, стали аплодировать. Квентину помогли подняться. На площадку вышли осветители, помощники оператора, рабочие. Все друг друга поздравляли, жали руки и даже смеялись в конце.

В Тане всё прекрасно: глаза, и ноги, и тату. В её присутствии мужчины перестают понимать человеческую речь. Во всякой фразе им слышится только: «Пойдём скорее раздеваться». Поэтому Таня старается говорить мало, чётко и по делу.

Она подошла и спросила просто:

– Родченко, почему я не могу до тебя дозвониться?

– Мы с телефоном от вас впадаем в паралич, – признался Иван.

– Зайди к ректору, потом впадай куда хочешь. Анатолий Александрович ждёт.

Хороший ректор может убить студента движением брови. Или воскресить. Раз в сутки, как и положено светилам, Анатолий Александрович проходит по театральному институту. Он идёт с востока на запад, потом обратно. Целый день потом стены и лица светятся золотым и синим, будто радиоактивные.

У ректора огромное кресло. Мэтр всплывает из него как кит навстречу вошедшему.

– Ну здравствуй, мой хороший, – говорит.

В кабинете есть красный ковёр. Легенда гласит, Анатолий Александрович красил его артериальной кровью студентов. Но дым из его трубочки считается обеззараживающим и косметическим средством.

– Познакомься!

Анатолий Александрович указал на бородатого мужчину в гостевом кресле.

– Бондарев.

Гость шустро встал, поклонился. Судя по шершавым ладоням, Бондарев этот театру приходится только зрителем.

Обменялись улыбками взаимного восторга. Таня принесла чай. Невзначай коснулась Вани бедром. Весь круг переживаний – а вдруг это любовь – запустился с новой силой.

Анатолий Александрович сделал жест, означающий начало представления. Он обратился к Ване:

– Мой дорогой. Ты наша звёздочка. Самый перспективный выпускник. Ах, что он творил, что творил!

Анатолий Александрович повернулся к Бондареву, взял за руку.

– В чеховской «Чайке» переодел всех в костюмы птиц, а сцену оформил под птичий базар! И вот, Треплев убивает чайку! Убивает равного себе, будущего себя! Понимаете? Ради забавы, от скуки! С точки зрения птичьего базара, это смерть брата, такой же птицы-человека, как и сам Треплев. И потом этот убийца рассуждает о театре, об искусстве. Совсем другой контекст! Все наши слова, весь наш мир – лишь птичий гвалт! Но и его собственное самоубийство – для зрителя, не более чем гибель чайки! Вот так, одним решением вернуть изначальный, чеховский смысл! Как? Скажите мне, как он это придумал? В девятнадцать лет!