Вячеслав Солдатенко - Разводы [сборник]

Потом Настя уехала. Как-то вдруг. Утром, в связи с переменой ветра. На звонки перестала отвечать. Оказалось, она вкалывает как кочегар, пока идут съёмки. Такое может длиться год или полтора. Образ жизни при этом ведёт монашеский. На площадке Настя тиха, покладиста, даже смиренна. В этой фазе её любят режиссёры, продюсеры, костюмеры – все любят. А потом уходит в отрыв. В прошлый свой отпуск она угнала трамвай, а ещё раньше – экскаватор. Она со скрытой камерой в брошке соблазняла министра культуры. Скакала по Красной площади на животном неизвестного вида, руководила абордажем плавучего ресторана. И разбивала, разбивала, разбивала сердца.

У Ивана даже на депрессию сил не осталось. Он неделю спал – и всё. Из института его не отчислили. Наоборот, Ваня стал звездой. Его физиономия в колонках новостей раздражала только самого Ивана. Студентам же, и даже некоторым преподавателям, такой успех казался счастьем, воплощённой мечтой и смыслом жизни.

Ваню спрашивали:

– Ну и как она?

Ваня вздыхал и опускал голову. Похвала, отрицание, ругань, смех, слёзы – все эти формы ответа были бы избыточны. Но от Ваниного молчания вопрошающие восхищённо мотали мордами.

Дружба с Анастасией Климовой воспринималась как доказательство Ваниного таланта. Не могла же она непонятно с кем вот это вот всё. Что бы он теперь ни учудил – во всём видели новое слово и прорыв. Директора провинциальных театров стали интересоваться Ваней. И в столичных говорили, что были бы рады сотрудничеству. Дипломная работа по «Странной бабе» Нины Садур закончилась стоячей овацией. «Чтоб ты сдох, хрен везучий!» – думали сокурсники, поздравляя и расцеловывая Ивана.

Никто не удивился, когда Ваня отправился в кабинет к ректору. Но никто не мог предположить, что Ивану Родченко, лучшему выпускнику, предложат возглавить любительский театр в какой-то тайге, где волки выть боятся. Пусть даже он и на Клязьме, и Петров-Водкин там чуть не женился.

Театральный мир жесток и забывчив. Через год о Ване никто не вспомнит. Анатолий Александрович это знает. И всё равно отправляет.

Ваня не хотел в колхоз. Он сказал твёрдо:

– К сожалению, не могу принять ваше предложение.

Бондарев всплеснул руками. Анатолий Александрович приподнял сразу обе брови, что означало максимальную степень недоумения.

– Я жду развития шутки, – сказал он.

– Шутка в том, что я серьёзен.

– Что случилось? Тебя пригласили на Бродвей? Твой папа купил Голливуд?

– Увы, нет. По крайней мере, мне ещё не сказали. Есть масса мелких причин, не хочу утомлять перечислением.

– Я готов потерпеть. Просто интересно, что бывает важней просьбы ректора.

Басовые нотки в голосе мэтра сулили смерть в искусстве. Но Ваня не испугался. Он сказал:

– Дорогие Анатолий Александрович и Олег Борисович. Мне очень жаль, но принять участие в вашем божественном предприятии я не смогу. Обещался быть в Москве. Вы же, я уверен, найдёте режиссёра куда талантливей меня и достойней. С вашим покровительством (Ваня поклонился обоим собеседникам сразу) театр в Мстёрах воссияет. Только, ради бога, не обижайтесь!..

Он говорил и говорил. И через пять минут сам поверил, что дело улажено. В глазах А.А. погасла любовь, но это пройдёт. Дело житейское, как говорил один персонаж с пропеллером.

Однако не улеглось. В Большом Драматическом Ване вдруг отказали. Наняли какого-то Филимонова. Это можно было предвидеть, месть Анатолия Александровича. А вот отзыв абсолютно всех приглашений провинциальных театров стал сюрпризом. Сверхталантливый, прекрасный Ваня оказался никому не нужен.

Он решил сначала – ну и ладно. Образование есть, работы нет. Всё, как хотел папа. Диплом похоронен с военными почестями в ящике стола. Можно уехать в Италию и там несчастным видом кружить головы простушкам. Брюнеток соблазнять по системе Станиславского, а блондинок – по Ежи Гротовскому. Все амбиции, все метастазы искусства Ваня приказал себе забыть, выбросить из головы.

Театр, однако, не вымывался ни алкоголем, ни гулящими женщинами. Всюду Ване встречались театральные афиши. На некоторых были фамилии сокурсников. Всем им Ваня завидовал так, что не прочь был бы и убить кое-кого.

Он разучился смотреть фильмы. Повсюду видел только режиссёрские огрехи и актёрскую бесталанность. И сценарные ляпы. Визуальное искусство обретало наркотическую притягательность. Ваня завидовал даже школьному театру Выдропужска, чью постановку он посмотрел в записи, ненавидя себя за слабость. Он не мог оставаться зрителем. Он хотел входить в кулисы как свой. Покупая билеты в обычной кассе, Ваня боялся, что кассир заметит, как дрожат его пальцы.

Он спросил у отца, почему бы не открыть собственный театр.

– Не можешь работу найти? – хмыкнул отец. Именно эту минуту он имел в виду, когда просил вообразить будущее в деталях.

– Могу, конечно, работу найти! – возмутился молодой режиссёр.

– К чему тогда вопрос?

– Просто так. Я бы мог кое-что посоветовать. Есть некоторые идеи…

– Не интересует, – отрезал папочка.

Рассылка резюме лишь подтвердила старую истину: театральный режиссёр – самый ненужный в мире человек. Прежде чем прыгнуть из окна, Ваня навестил институт. Он поплёлся туда, как лунатик, как моряк на зов сирен. Секретарь Таня оценила состояние лучшего выпускника, налила чаю. Рассказала кто куда устроился. Почти все при деле.

– Зря ты отказал Анатолию Александровичу, – сказала Таня, понизив голос. – Он на тебя обиделся.

– Я заметил. Очень трудно было не обратить внимание.

– Надо было соглашаться. Ну, отработал бы годик, поставил с коровами Ромео и Джульетту. Зато потом ректор тебе помог бы. – Таня перешла на страстный шёпот. Шёпот этот, когда-то столь манящий, теперь не волновал. Как положено секретарю, Таня знала все секреты. Эти знания вдруг промыли плотину профессиональной этики и обрушились на Ваню.

– Этот Бондарев, он именно тебя хотел, – шептала Таня. – Он сделал дорогой подарок институту, чтобы мэтр тебя уговорил. А ты – отказался!

– Анатолий Александрович обещал Большой Драматический. А тут вдруг Клязьма. Сибирь, ссылка. По тундре, по железной дороге, где мчится поезд Ленинград – Воркута. За что мне это, Танечка?

– Должность в Большом Драматическом выкупил какой-то Филимонов. У тебя же тоже папка с деньгами, надо было тоже.

Таня показала жест, изображающий не то дачу взятки, не то удар ножом в подворотне. Оба вздохнули.

– Ну а сейчас ты бы согласился поехать в колхоз?

– Я бы ногу отдал за возможность всё исправить. Даже две ноги.

Тут в секретарскую открылась дверь. Вошёл Анатолий Александрович. Тане он сказала «здравствуй, моя хорошая». А на приветствие Вани не ответил. Будто Таня тут одна, пьёт чай из двух кружек.