Лев Воробьёв - Перед жарким летом

— Боже мой! — жалобно и тоненько сказал Лёнин голос. — Звоню уже сто раз. Совсем извелась.

Он сдержанно объяснил обстоятельства, даже суховато. Лёна не обратила никакого внимания.

— Хочу вас видеть. Сейчас же. Но... со мной подруга. Она не помешает?

Прощайте, человекообразные, лаборатория и перспективный метод вращенных электродов. Снова перестраиваться. Не до свиданий, но посмотрим, что выйдет.

Лёна похудела и в темном со стоячим воротничком платье казалась постаревшей. Что-то передумала за полчаса, что-то уяснила. Разница сгладилась; несмотря на все беды, южный загар подчеркивал молодую силу Косырева. А рядом с ней... Рядом с ней была Наташа — маленькая, изящная, как цветок нарядная. Склонив голову набок, она не упустила ни детальки из их встречи. Познакомились. Лёна молчала, Косырев тоже не хотел объясняться, — на время забыть все, — и Наташа овладела разговором.

— Вы хирург? Надо же. Бесстрашные люди, всегда мечтала познакомиться. Не в операционной, конечно. Берете нож — нет, как это? — скальпель, и рр-раз!

Она взмахнула перламутровыми ноготками, скорчила забавную рожицу. Потом — Лёна и бровью не повела,— рассказала анекдот. Так сказать, из медицинской практики. И все на ходу, пританцовывая от избытка жизни, в белозубых улыбках. Но тяжелые веки и мгновенные взгляды на Косырева — нравится ли? — говорили, что при всем при этом она не такая уж дурочка.

— Ни на что другое не гожусь, как быть училкой. Ни талантов, ни поклонников.

Присели на скамейке, и Лёнины ноги казались тяжеловатыми рядом с Наташиными. Лёна чертила прутиком в пыли, потом замела, но Косырев и внимания не обратил. Ждала, когда уйдет Наташка, смысл молчания был теперь в этом.

— Не оставляйте меня, — надув губы, сказала Наташа. — Ну, пожалуйста. Одной так скучно.

Лёна метнула на нее жесткий и проницательный взгляд. Та безмятежно улыбнулась — непреклонно — и взяла Косырева под руку. Он оборачивался к Лёне, упорно смотревшей под ноги, безразличной и к разговору, и к мельканию московщины. Но все без толку.

Желто-белое здание пединститута. Распушив юбку, Наташа плюнула через плечо, перевернулась на каблучке.

— Сегодня утром не умывалась, — сообщила она, — вдруг поможет. Говорят, именно в этом здании Пушкин впервые увидел Гончарову. На балу... Поговорите пока, я скоро.

И убежала, разрешением своим подчеркнув, что без нее — неинтересно. Лёна мрачно сцепила пальцы. Газоны белели нежными головками одуванчиков, которые заполняли все.

— Что-нибудь случилось? — спросил Косырев.

Очерствевшее лицо Лёны просияло готовностью отбросить всякое непонимание

— Нет же. Нет, конечно. Это у вас что-то случилось, не знаю что. А мне надо знать. Всегда.

Теперь сошла его улыбка, и Лёна поняла свою оплошность. Вроде она без спроса лезла в душу. Заторопилась начать отвлекающий разговор.

— Подумать, — сказала она с наигранным оживлением. — Пушкин познакомился здесь с Натальей Гончаровой! Вышел из санок, поклонился кому-то и поднялся навстречу музыке. Навстречу судьбе. А ведь сколько было других, кто мог лучше понять Пушкина.

— Пушкин любил жену до конца.

Она помолчала. Упрямо мотнула головой.

— Нет, вы не все поняли. В его выборе есть что-то от страха творческого человека, который не захотел постоянного общения с равной. Ну, пусть не с равной, с подобной. Помните, Марина Цветаева в стихотворении «Мой Пушкин» мечтает встретиться с ним?

— Не люблю ее стихов.

Лёна вздохнула. Еще раз пытаясь примириться, сказала:

— Я тоже люблю у нее не все. Просто кстати пришлось. А Пушкина очень люблю. Но женщина уже не хочет быть цветком. Она — человек, Анатолий Калинникович.

Вот завзятая спорщица, эта Лёна! Обожает умничать.

— Вы-то, конечно, человек особенный, — желчно и с подтекстом произнес он.

Ах, отчего не прикусил он тогда свой проклятый язык.

Лицо Лёны померкло. Подняла глаза к институтской крыше, к водовороту облаков и, отвернувшись, пошла прочь. Право, у нее ноги подгибались, и он должен, должен был остановить. Но выпорхнула Наташа, скорчила гримасу, — вот характерец! — и помчалась вслед за подругой. Он тоже потащился, но Лёна остановила такси, рванула дверцу, туда же вскочила Наташа. Обескураженный, он увидел, как газанула и исчезла машина.

И вспомнил, что не здесь, а на балу великосветской молодежи, у танцмейстера Иогеля на Тверском бульваре впервые увидел Пушкин свою будущую жену. И не смог оторвать глаз от царственного блеска классической красоты, которая поражала всех, от золотого обруча на голове, от белого воздушного платья... Стыдно — они говорили совсем не о том и не так.

Пух одуванчиков, подхваченный порывом ветра, заскакал по неровной земле, поднялся и помчался все шире, вразброс и все дальше, дальше.

Через три дня, кое-как пережив деловую неудачу, он позвонил. Ответила Наташа.

— Что же вы так долго молчали? Лёнка не отходила от телефона. Я хотела сама, но она запретила, строго-настрого. А сегодня забрала документы и умчалась в Ленинград.

Косырева кольнуло, очень сильно, но он промолчал.

— Не знаю, правильно ли поступаю... — Наташа замялась. — Вообще-то у Ленки есть мальчик в Ленинграде. Да вы какие-то и неподходящие...

Косырев сжал скулы... Встревоженный не на шутку, он писал до востребования, пытался вызвать на переговоры. Молчание, она и не заглядывала на почтамт. Решил съездить в Ленинград. И свалился в гриппу.

Тут и прибежала Наташа, с лекарствами и горчичниками, захлопотала у плиты. Увидев, что озлоблен, сказала, между прочим, что Ленка поступила, увлечена занятиями. И вообще. Вообще? Стало вовсе спокойно, хорошо. И рядом был простой веселый человек, красивая девушка...

Через полгода играли свадьбу, Наташа в белой фате была как цветок. А его схватило за горло, хоть беги, хоть топись. Конечно, жизнь катилась по другим рельсам.

Они с Наташей работали, учились, они обставили квартиру. Они родили сына. Каждый вечер не он, а она ждала его дома. И оправдывала во всем. Люди, приносившие ему неприятности, были отвратительные люди. До абсурда. Однажды в электричке его случайно толкнули, и Наташка так накинулась, что человек этот, боком-боком, выскочил из вагона. Но Косырев зажил спокойно, он работал, совершенствовался, камень катился в гору.

Наташа и Лёна все ж таки переписывались. Однажды — он не смог пойти в отпуск — даже отдыхали вместе, и Наташка привезла кучу фотографий. Проследила, как он смотрит. «Замуж вышла?» — буркнул он. Наташа пожала плечами: нет. «А где же тот мальчик?» — спросил он жестковато. «Какой мальчик?» — подняла невинные брови Наташа. Она обманула и забыла. Осталась зарубка.

Приезжая в Москву, Лёна не заглядывала, все мешали обстоятельства. Впрочем, бывало, Косырев подходил к телефону, и они даже перешли на «ты». Между той и этой не было ничего общего, кроме тембра голоса. Но Косыреву в конце концов что. Так и длилось бы, если б не случай.