Лев Воробьёв - Перед жарким летом

Залп, другой, третий... Гимн.

Ненависть к смерти должна одушевлять врача. Ненависть. Негодование. Оно и влечет его к действию, к спасению людей, а не привычка, как неверно сказал Евстигнеев.

На похоронах, в сторонке, среди женщин, ожидавших или просто собравшихся на звуки оркестра, на скорбное прощание, Косырев приметил его шофера Сергея. Ветерок шевелил волосы, шарф под кожаной курткой туго охватывал шею. На смуглом с яркими губами лице выделялись негодующие глаза — в них тоже было отрицание смерти. Пряча от тяжкого зрелища, он прижал к себе мальчика, плечи которого дергались в плаче. Оглядывая толпу, Сергей нашел Косырева, улыбнулся было, и вдруг лицо его стало таким неприязненным, что Косырев глянул рядом. Семенычев! Глазки его тревожно забегали, тоже нащупали Сергея и сразу помутнели как у замороженной рыбы. В чем был смысл этой странной пантомимы?..

Но, отыскав взглядом возвышавшийся над деревьями крест часовни, Косырев тотчас забыл об этом. Рядом пристроился домик кладбищенской администрации. В солнечном морозном воздухе из трубы поднимался живой дымок. Он уже подходил к деревянному крыльцу, как, обогнав его, по лесенке взбежал человек. Обернувшись к Косыреву, спросил:

— Не ко мне ли?

Комната была всего одна. За барьером стол и картотека: три длинных ящика, один короткий. А вдоль задней стены — штабеля пухлых, залистанных конторских книг. Сняв стеганку, человек оказался в темно-зеленой гимнастерке. Причесав непокорные седые вихры, уселся за барьером и, обратив к Косыреву морщинистое лицо, спросил:

— В чем дело, слушаю вас?

Косырев хотел узнать, где могила некоего Ореханова.

— Найдем! — заверил сидевший и надел очки. — Когда захоронен?

— Примерно в пятьдесят первом, пятьдесят втором.

— Имя, отчество?

— Кажется, Иван Трофимович.

— Не беда, что не помните точно, фамилия редкая. Ореханов, Ореханов... Вроде знаю, а ускользает, и кладбищенский ли сюжет? Выясним мигом. Покойник-то — выдающаяся личность или обыкновенный, вроде нас?

Начальник кладбища, а это был именно он, улыбнулся не без юмора, и Косыреву померещилось, что не было ни похорон секретаря обкома, ни оркестра, ничего остального. Однако за окном пошли люди, раздалась человеческая речь, зафырчали автобусы.

— Обыкновенный.

— Да, обыкновенных больше, — согласился начальник, пуская по картотеке быстрейшие пальцы. — Здесь нет. Посмотрим в книгах.

Он принялся листать сначала один, потом другой гроссбух. На стене мирно тикали ходики. Перегнувшись, Косырев следил за буквой «О». Начальник просмотрел и пятидесятый год, и пятьдесят четвертый.

— Не числится, — развел он наконец руками.

— Но ведь другого кладбища в городе нет?

— Это безусловно. Другое срыто. Да, может, вы вовсе год перепутали?

Косырев покачал головой.

— Нет-нет, это верно.

— Посмотрим все-таки среди выдающихся.

Пальцы его снова полетели по карточкам уже короткого ящичка. И вдруг он остановился, ахнул. Косырев с надеждой заглянул под его руку. Начальник с укором повернулся к нему.

— Да вы же сами и напутали. Обыкновенный? Он — необыкновенный. Мемориальная могила, на особом учете. Шестой участок, номер сто восемь. Пожалуйста, Иван Трофимович Ореханов, точно.

И, со вздохом поставив ящичек на место, начальник снова причесал вихры и просветленно сказал:

— Понимаете ли... Внучка его недавно приезжала. Вот и вертелось в голове имя-то.

Как нежданно! Косырев прямо задохнулся. Он расстегнул под галстуком пуговичку и, сдерживаясь, охрипло спросил:

— Когда?

— Последний раз была с неделю назад. Да-а, впечатляющая женщина. Взрослая и вроде девчушка маленькая. Пережила, видно, много — курит. Я по себе прозвал ее — Диана. Не слышали? Богиня охоты и покровительница зверей... Да вы кто такой — ей или ему?

— Знакомый просто, — Косырев немного пришел в себя. — Не знаете, куда уехала?

— Почему ж, она говорила. В Ленинград.

Как припечатал. Значит, верно предполагал Косырев.

— Спасибо за справку, — Косырев подтянул галстук. — Как пройти к могиле?

Они шагали вдоль молодых пихт, и Косырев не уступал его размашистому шагу. Скорее увидеть следы ее присутствия. Легкий скрип красного песка слышался будто не под ногами, а впереди, будто ее легкая поступь. Между елочками вышли на открытое пространство. Прямо в ногах тяжелела черная плита с синими блестками и такое же надгробье. Надпись: «И. Т. Ореханов, металлист и скульптор. 1878—1952». Не ошибся Косырев и не мог ошибиться. «Ни цветов, ни крестов, не полощутся флаги...» Красный песок, прямоугольник гальки, между камушков былинки прошлогодней травы, засохшие уже букетики маргариток. В надгробье чугунный горельеф: лебеди над волнами моря. В изгибе шей и крыльев увиделись изгибы рук. Знакомых. Верно, проносились невольно и в сознании любящего дела.

— Его работа, — угадав теченье мыслей, сказал начальник.

Со снятыми шапками они минутку помолчали. Присели на скамейку. Солнце опускалось в черную тайгу. Прищурив от дыма сигареты синие глаза, начальник критически разглядывал Косырева.

— Вы не обидитесь?

Косырев повернулся удивленно.

— Великое счастье быть с ней. Но староваты вы. Просто не нашла под стать, а ведь только свистни...

Сколько ему самому-то лет, с его морщинками? Косырев сунул недокуренную сигарету обратно в пачку и молча поднялся. Начальник, пожав плечами, тоже. Пошли к выходу. Трибунку разобрали, песчаный холм был обгорожен венками — аккуратно, пирамидкой — слабая отплата мертвому за невольный уход живых. Александр Батов, — «незабвенный», «дорогой человек», — как гласили двигаемые ветерком ленты, — подобно всем нам, многое, должно быть, не доделал из задуманного и предполагаемого. Пока живешь, спеши творить добро...

— Уходили бы вы отсюда, — сказал Косырев. — Вроде живой человек.

Начальник мелко поморгал ресницами. Глубже надел шапку.

— Гм. Но кто-то должен заниматься этим? И вот перед вами я, офицер в отставке. Живые, мил человек, хоронят мертвых. Кто же еще?

Это было верно. Значит, срыли старое кладбище, срыли родные могилы.

Начальник ушел. И тогда навстречу сразу выскочил Семенычев.

— Боже, Анатолий Калинникович! Сам Иван Иванович беспокоился. Поминки! А я чуял, вы здесь, и верно, слава аллаху.

Косырев молча глянул и пошел мимо. Но будто крюком зацепил, Семенычев двинулся вслед.

— Ну ладно, ну ладно, — подборматывал он, — успеем еще. Машина тут, мы вмиг. Не родственничек ли здесь похоронен? Ведь вы земляк наш, знаю. А не сказали, укрыли, нехорошо. Простите, конечно, но Олег Викторович, заместитель ваш, тот проще, доступнее. Гостил у меня, медики собрались. Может, и вы завтра не откажете?

Ничего неудачнее, чем упомянуть Нетупского, Семенычев придумать не мог. Под каблуками Косырева скрипнул гравий.