Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

Но хоть вид его и не внушал доверия, с показаниями все было в порядке. Ирина хотела отпускать свидетеля, но в него вдруг вцепился Сухофрукт и стал выспрашивать подробности – сколько было времени, перемена или окончание занятий, где стояли Еремеев с молодым человеком, кто лицом, кто спиной, и если парень не видел лица подсудимого, то как он понял, что тот разговаривает именно с тем юношей, который вскоре пропал, а не с каким-нибудь другим.

Парень отвечал бойко и уверенно. «Потренируйся, потренируйся», – весело думала Ирина.

Как только вышли на перерыв, ее вызвал к себе председатель суда и в растерянности заявил, что Ирину вызывают в горком партии, пусть быстро переносит заседание на завтра, собирается и едет.

Чувствуя себя прогульщицей, Вера Ивановна облокотилась на чугунные перила и уставилась в них, на жемчужный лед Фонтанки. Казалось, река промерзла до самого дна.

Скоро весна. Только на переходе от зимы к весне деревья отбрасывают на снег длинные четкие синие тени, а солнечные лучи разбиваются вдребезги о сосульки, свисающие с крыш, как густые ресницы.

Можно не возвращаться в консультацию, а вместо этого пойти, например, в Гостиный Двор и попытать удачу – вдруг выбросят приличную обувь?

«Нельзя было покупать костюм, – строго сказала себе Вера Ивановна, – совсем он меня поработил. Висит в шкафу мирно, будто ни при чем, а сам раздает ценные указания. Обувь ему, потом сумку захочет, а дальше что? Погонит на галеру за французской тушью? Нет, надо срочно продать от греха подальше».

Никаких магазинов, кроме продуктовых. Сейчас немножко постоит, и домой. Зайдет в «стекляшку» и приготовит Тане ее любимого цыпленка-табака, а заодно и салат оливье сделает, дочка его просто обожает. Банка горошка и майонез отложены на 8 Марта, ну да ничего. Вдруг еще заказ подвернется, или что-то другое она приготовит. Говорят, майонез можно самой делать из желтков и горчицы, надо узнать.

Бумажка с номером неизвестного Сани так и лежала в сумке. Вера Ивановна не позвонила.

«Это, в конце концов, аморально – принимать одолжения от психопата и убийцы, – горячилась она наедине с собой, – и счастья уж точно никому не принесет. Сани какие-то, Лехи-борщевозы… Будто блатные, ей-богу. Нет, я просто не имею права звонить! И по этическим соображениям, и для безопасности. Вдруг этот Саня – сообщник, а я, сама того не зная, передам ему информацию? Нет, ну это я хватила маленько, но все равно… Сейчас Еремеев хочет мне угодить, это понятно, а когда приговорят к высшей мере, как тогда он запоет? Напишет на меня жалобу просто из мести, что не отмазала его от расстрела. Нет, нельзя звонить. Всем от этого будет хуже, и Тане в первую очередь. Да, сейчас она в отчаянии, ходит как тень, но это пройдет. Все проходит. Забудет она своего Хена и найдет нормального парня, и заживем… Ну а если такая прямо у них любовь, то правы комсомольцы – бери, Хенушка, ноги в руки и чеши к нам, в Союз. Примем как родного. Действительно, почему это Таня должна подставляться? Почему она должна бросать мать, а не он своих родителей? Да, я хочу быть рядом с дочкой, и внуков хочу нянчить, а не видеть раз в год на фотографиях!»

Вера Ивановна открыла сумку и попыталась отыскать там листок, чтобы порвать и выбросить, но тут ее отвлек пожилой заседатель. Кажется, его зовут Валентин Васильевич… Да, точно. От радости, что вспомнила имя, Вера Ивановна широко улыбнулась.

Дед встал рядом с нею.

– Уток нет, – сварливо сказал он, – иногда они сюда суются, но не сегодня. Что ж, голубей покормим.

Из кармана старого темно-серого драпового пальто он достал краюху хлеба и стал крошить. Сразу, деловито курлыча и хлопая крыльями, слетелись голуби и начали клевать. С краешку, как обычно, примостилась пара воробьев.

– Красивые, верно? – спросила она. – Вроде невзрачные птички, а если присмотреться, перышко к перышку.

– Хорошо, когда жизнь, – улыбнулся дед, достал из другого кармана синюю вязаную шапку и натянул на голову, отчего приобрел залихватский вид, – утки, голуби, кошаки… Хорошо.

Отщипывая маленькие кусочки от хлеба, он бросал их в стаю. Птицы волновались, вспархивали, раздували перья.

Заметив, что Вера Ивановна тоже хочет кормить, он отломил от краюхи кусок и протянул ей.

– Спасибо.

– Не за что. Не могу просто хлеб выбрасывать.

Она кивнула:

– Я тоже.

– Что думаете? – спросил вдруг дед без обиняков.

Вера Ивановна пожала плечами.

– Вот и я сомневаюсь!

– Такая ваша работа, товарищ, на ближайшее время.

– Вы меня простите, конечно, но или этот юноша врет, как Троцкий на базаре, или я не знаю! – Валентин Васильевич азартно хлопнул ладонью по ограде, сбив с нее снег.

– Да почему? – искренне удивилась Вера Ивановна. – Все там в порядке. Опознание одежды и обуви проведено по всем правилам, парень ни разу не сбился, не запутался…

– А почему он сразу не рассказал про незнакомого мужика, когда парень пропал?

– Вы же слышали. До визита оперативников в училище он был уверен, что приятель его сам сбежал.

– Ладно, – перебил дед, – это ладно. Пацаны стучать в ментовку не приучены. Тут согласен. Вы другое мне объясните: как так вышло, что этого предположительно Еремеева заметил он один?

– Ну как… Глазастый просто.

– Таки вы мне хотите сказать, что никто не обратил внимания на роскошного мужчину в импортных шмотках? Я специально спросил, когда парень его видел, и он уверенно ответил, что сразу после занятий. Это время, когда вся толпа учеников стремительно вываливается из здания, хотя бы покурить. Чай не школа, а целое училище, люди взрослые все! Педагоги тоже кто домой, кто сигаретку засмолить, а кто просто воздухом подышать. Между тем наш Еремеев вместе с будущей жертвой не прячутся где-то за помойкой, а спокойно болтают возле ворот, оставаясь невидимками для всех, кроме нашего глазастого друга.

«А действительно», – подумала Вера Ивановна и посмотрела на деда с интересом.

Валентин Васильевич откашлялся и продолжал:

– Я так понял, что это была одна из первых реальных зацепок в деле. Так почему следователь на этом успокоился? Почему не допросил всех учащихся?

– Наверняка оперативники опрашивали, просто если никто ничего не видел, зачем лишнее писать? – пожала плечами Вера Ивановна.

– Нет, не записали – это ладно. Это я понять могу. Так уж устроена жизнь, что приходится выбирать между делом и бумагой, и я, как обыватель, естественно, предпочту пойманного преступника горе правильно оформленных документов. Но коль скоро меня высадили в кресло народного заседателя и наделили равными правами с судьей, то я уже не могу легкомысленно относиться к документации. И вот я спрашиваю – почему не потянули дальше? Хорошо, никто не заметил, как парень разговаривал с нашим подсудимым. Маловероятно, но возможно. Вам его фотографии, кстати, не попадались? Мальчика этого пропавшего?