Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

Вера Ивановна отрицательно покачала головой.

– Жаль, – вздохнул Валентин Васильевич, – ладно, пусть он был невзрачный парень, и на него никто не обращал внимания. Но подсудимого-то нашего вы видели? Это же ходячий сексапил!

– Сидячий пока что.

– Не суть. Только я ни за что не поверю, что в стае юных дев не нашлось ни одной заглядевшейся на роскошного мужика в импортных шмотках. Вот режьте меня!

– Да боже мой, зачем мне вас резать?

– У меня две внучки, шестнадцать и восемнадцать лет. Вы думаете, они пропустят такого, как они выражаются, «кадра»? Ни за что на свете!

Вера Ивановна улыбнулась, вспомнив собственную юность. Не хочется это признавать, но дед определенно прав. И загляделась бы, и повертелась поблизости – а вдруг обратит внимание? И совершенно точно посмотрела бы, а с кем из учеников разговаривает незнакомый красавец, чтоб на следующий день как бы между прочим непринужденно спросить: «А что это за парень вчера к тебе приходил?»

Училище не какое-нибудь, а медицинское, там девочек восемьдесят процентов. И что, все они глубоко погружены в науку? Ни одной вертихвостки на весь здоровый коллектив?

– Вы правы, Валентин Васильевич, монашеский обет для сестер милосердия давненько уж отменили, – засмеялась она и бросила голубям последний кусок хлеба, – странно, да…

Дед вдруг взял ее под руку и с молодой силой повел вдоль набережной:

– Пройдемся, а то замерзнем. Вот что я думаю, – Валентин Васильевич по-лекторски разрубил воздух ладонью, – теоретически мог никто не заметить, что Еремеев общается с тем парнишкой, но сам факт его появления возле училища должен был привлечь внимание. Обязан был! Почему не потянули ниточку? Наш свидетель дал четкое описание одежды, так и надо было собрать всех и трясти – когда и где вы видели молодого высокого мужчину в такой-то куртке, таких-то джинсах и таких-то кроссовках? Почему это не было сделано?

– Почему, почему? Людей мало, вот почему, – буркнула Вера Ивановна, – практика показывает, что такое сплошное траление дает на удивление мало информации. Ну вспомнили бы девчонки красивого мужчину в фирменных кроссовках, а дальше что?

Спутник ничего не ответил, и некоторое время они шагали молча. Вере Ивановне так понравилось идти быстрым, но размеренным шагом, что она даже не задумалась, куда они направляются.

– А дальше то, что было бы гораздо больше веры показаниям этого парня, если бы их подтвердил кто-то еще, – буркнул Валентин Васильевич, – а так сиди и думай, то ли врет человек, то ли померещилось, то ли совпало просто. Вы говорите, людей мало, но ведь показания этого парня были, по сути, первой уликой. Фляжка, конечно, да, но тогда у следствия не было догадок, кому бы она могла принадлежать. Мало людей или много, но куда им копать-то было? Что разрабатывать, кроме показаний этого парня? Хотя бы с целью имитации бурной деятельности, когда начальство начнет выбивать результат, могли бы подсуетиться. А тут получается, люди получили зацепку и сидят курят, будто в курсе, что скоро на них прольется манна небесная в виде нового свидетеля и нового трупа с новой полновесной уликой.

По дороге им попался маленький кафетерий.

– Зайдем? – поднявшись по крутым каменным ступенькам, Валентин Васильевич распахнул перед нею дверь.

Внутри оказалось на удивление чисто, пахло кофе и булочками, а за прилавком скучала полная женщина в белой кружевной повязке на голове, накрахмаленной так, что она стояла, как кокошник.

Дед усадил Веру Ивановну за пластиковый столик и через несколько минут принес железные креманки на высоких ножках. В каждой лежало три разных шарика мороженого: пломбир, шоколадное и крем-брюле.

Вера Ивановна расстроилась, что ест мороженое одна, без дочери. А вдруг Таня все-таки уедет? Все тогда придется делать одной…

– Что с вами?

– Нет-нет, все в порядке. Просто задумалась.

– Вот и я думаю… – Валентин Васильевич снова сбегал к прилавку и принес две чашки кофе, крепкого, горячего и кислого, – что не все так однозначно в этом деле.

– Вы так ответственно относитесь к своей роли в этом процессе, – улыбнулась она и протерла алюминиевую чайную ложечку носовым платком.

– А как же! – воскликнул дед. – Как же иначе!

Торопясь в горком, Ирина поскользнулась и чуть не упала, пока догнала уже почти отъехавший от остановки автобус.

К счастью, он оказался полупустым, Ирина села и смотрела в окно, на проплывающую мимо светлую улицу Воинова. Она любила этот район, но сейчас даже умиротворяющие пейзажи не помогали унять злость.

Ирина кипела от ярости потому, что ее, судью городского суда, как девочку, заставляют ехать куда-то и отчитываться перед кем-то. Ей не назвали фамилию и должность того, кто вызвал, только номер кабинета, и это казалось особенно унизительным.

Почему, на каком основании партийные органы могут требовать отчета и давать указания? Они не специалисты, то есть не обладают знаниями, чтобы дать ей действительно ценное указание, и не являются ее непосредственным руководством, то есть ответственности за свое указание тоже не понесут. Однако попробуй ослушайся!

Ирина не сомневалась, что ее вызывают, чтобы заставить оправдать Еремеева. Как она это сделает при приличной доказательной базе, горкомовских работников не волнует. Они знают, что сами могут сделать со строптивой судьей, и им этого достаточно.

Плевать, что матери ждут справедливого возмездия, что Еремеев снова будет убивать, оказавшись на свободе, главное – не посадить кровавое пятно на безупречную репутацию ВЛКСМ. Комсомольский лидер должен быть идеалом, а если факты противоречат этой теории, то тем хуже для фактов.

Ну умрет несколько женщин от тоски и горя, ну погибнет пара ребят, так мы сколько народу уже положили ради идеи, господи! Эти жертвы – это даже не капля в море будет.

Ирина задумалась, какие привести контраргументы. Демагогию эти люди признают только свою собственную, поэтому надо выдвинуть что-то конкретное. Например, что матери настроены очень решительно и просто так оправдание Еремеева не примут. Впрочем, ее и слушать-то не будут, как в анекдоте про мартышку и крокодила. Просто скажут: «плыви отсюда, говно зеленое», да и все. Так что заранее продумывать разговор – напрасная трата сил.

Так сложилось, что Ирина недолюбливала комсомольских работников еще со школьных лет, с тех пор как сама вступала в эту организацию. Процедура была не сказать чтобы сильно простой: сначала следовало получить рекомендацию у совета пионерской дружины, пройти собеседование в комсомольской ячейке класса, а потом в школьном комитете комсомола, где тебя гоняли по уставу, текущей политической ситуации, биографиям вождей и прочей идеологической лабуде, а твои товарищи с умным видом слушали и решали, достойна ты вступить в ряды или пока нет.