Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

– Ну так это основной принцип жизни в СССР – от тебя никогда ничего не зависит, но ты всегда во всем виноват.

– Тут же еще не только жизни, но и колоссальный экономический ущерб. Тоже под расстрел.

«Вне всякого сомнения, – подумала Ирина, – в трибуналах ребята суровые, гуманизм там не ночевал, так что чем меньше виноват командир, тем скорее его расстреляют, чтобы не болтал лишнего».

После этой мысли появилось неловкое, почти забытое сосущее чувство, будто она что-то упускает.

Чувство было неприятным, и Ирина поспешила от него отмахнуться.

– А Еремеев-то при чем?

– Он мог бы выступить в защиту.

– А вы почему не можете?

– Потому что у нас только слова, а у Алексея есть документы. Должны быть. Он же когда понял, что к нему никто не собирается прислушиваться, стал регистрировать все свои жалобы через ОДО и снимал копии с докладных записок. Наивный, верил, что если бумага подана официально, то руководство обязано на нее отреагировать.

– Так и есть.

– Но не в случае Еремеева. Насколько я знаю, его докладные отправлялись в мусорную корзину, несмотря на все входящие-исходящие.

Ирина нахмурилась, пытаясь вспомнить протокол обыска жилья Еремеева. Что было изъято? Одежда, подходящая под описание, которое дал будущий фельдшер, вроде бы все. Кажется, когда она читала протокол, создалось впечатление, что комсомольский бог не испытывал сильной тяги к роскоши. Но это не важно, главное, что про документы в протоколе не упоминалось. Спрятал? Где? Если у Еремеева есть тайник, то вдруг там найдутся новые улики, которые избавят ее от последних сомнений? Потому что один-единственный трофей от всех трупов – это, наверное, странно. Она не психиатр, не изучала особенности сознания патологических убийц, но по логике, если преступник испытывает потребность в сувенирах, то забирает их всякий раз, а если нет – то они вообще неинтересны. Наоборот, не станешь рисковать, присвоив приметную вещичку вроде ручки кустарной работы, которую легко связать с жертвой.

– Слушайте, но если человек находится под следствием, под судом или уже осужден, то это не запрещает ему быть свидетелем по другим делам, – сказала Ирина.

– Не запрещает, да, – фыркнул Федор, – если следователь или судья хотят его выслушать. Весь фокус в том, что они не хотят.

– Ну тогда он и свободный ничего не изменит.

Ангелина Григорьевна уехала, оставив Ларисе полную морозилку пельменей, ажурную салфетку, которую она связала за просмотром вечернего фильма, и жгучее чувство вины.

Бедная свекровь, она думает, что у Никиты кто-то появился на стороне, и приехала утешать страдающую невестку!

Наверное, хорошая жена давно должна была это заподозрить. Никита замкнут, неразговорчив, редко спит с женой, вечерами часто не бывает дома, но Ларисе никогда в голову не приходило объяснять его поведение изменами. У него важная и ответственная работа, на которой приходится принимать сложные решения, и трудно ожидать, что после напряженного дня вечером у него будет хватать сил и желания развлекать жену. Он снимает напряжение с помощью хобби – Никита страстный автомобилист и любит прокатиться в одиночестве. На взгляд Ларисы, тут тоже не было ничего подозрительного – когда целый день общаешься с людьми, хочется побыть наедине с собой. Обижаться нельзя, ибо задача жены не выдаивать из мужа последние силы, а, наоборот, помочь восстановить их для нового трудового дня.

Нет, за всю супружескую жизнь она ни на секунду не задумалась, что холодность мужа происходит из-за другой женщины. А вдруг?

«Ну и слава богу! Чем больше он спит там, тем реже станет трогать меня, – усмехнулась Лариса, – а может, и не так сильно взбесится, когда откроются мои шашни. Да нет, не надо обманывать себя. Кто бы у него ни был, вряд ли это безумная маньячка. В чем-чем, а в изменах я вне конкуренции».

Ей стало очень стыдно, что она переваливает на мужа собственные грехи – конечно же у него никого нет, это она грязная и падшая баба, а оттого, что принимает сочувствие свекрови, падшая вдвойне.

Лицемерная, грязная, похотливая и трусливая лгунья, вот кто она такая.

Провожая мать, Никита посетовал, что суд над Еремеевым может продлиться еще очень и очень долго. Сначала этот процесс, потом всякие кассации и апелляции, так что пройдет несколько лет, прежде чем приговор приведут в исполнение. Поэтому надо как-то решать проблему. Или настоятельно рекомендовать, чтобы его назначили заместителем министра, не дожидаясь расстрела Еремеева, или ускорить этот самый расстрел.

От стыда и страха Лариса забилась в самый угол заднего сиденья машины. Снова перед глазами встала картина – живой Алексей, а через секунду уже мертвый. Если стреляют в затылок, то пуля разносит все лицо, кажется, так. Говорят ли преступникам, что ведут их на смерть? Как встретит ее Алексей? Мужественно? Или будет плакать и унижаться?

Ангелина Григорьевна обещала поговорить с мужем, и у Ларисы вдруг закружилась голова. Она поняла, что Алексей скоро умрет по-настоящему.

Они вошли в здание вокзала, и Лариса, скороговоркой извинившись, пулей полетела в туалет, где ее долго и мучительно рвало. Когда она умыла лицо ржавой водой (тошнота была такой сильной, что пришлось воспользоваться общим туалетом, а не тем, что в депутатской комнате) и вышла, Никита с Ангелиной Григорьевной уже заняли купе. Соседкой свекрови по СВ оказалась известная артистка, но Лариса от дурноты не могла вспомнить, как ее фамилия и где она играла.

Она была способна думать только о том, как утром Ангелина Григорьевна поговорит с мужем. Нет, утром, наверное, не получится, Иван Макарович пошлет за нею водителя, а сам отправится на службу. Вечером, за ужином. Она скажет в своей ласковой манере, что Никита беспокоится и пора что-то предпринять, потому что если пустить на самотек, то тянуться это может очень долго. Свекор поразмыслит немного, а потом возьмется за телефон и записную книжку. И все скажет, как у них принято, иносказательно, но понятно. Нет, никакого самоуправства, вся процедура будет соблюдена, только не растянется на месяцы и годы, а пройдет в считаные дни, а то и часы.

«Отказать-отказать-отказать, привести в исполнение» – и Алексей уже не увидит, как в этом году растает снег, не подставит, щурясь, лицо весеннему солнцу. Его сильное тело с разрушенной выстрелом головой бросят в общую могилу, и быстрые бурливые ручьи, сверкая под солнцем и весело шумя, потекут на него, обмоют, унесут плоть с его костей.

Это случится не когда-нибудь, а сейчас. Скоро.

Его смерть освободит ее от страха.

Лариса пыталась забыться, но на границе сна ее встречало видение мертвого тела Алексея, распухшего уже от разложения, с черной ямой вместо лица и червями в глазницах. Руки со слезшей кожей, говорят, что после смерти ногти долго еще растут.