Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

О составе суда и говорить нечего. Судья – молодая женщина, только годом или двумя старше самой Ларисы. У нее просто не может быть еще опыта и квалификации, чтобы разобраться в деле. Наверное, специально такую назначили, чтобы никаких неожиданностей. Лариса вспомнила себя: да, с дисциплиной у нее не очень, позволяет себе и опоздать, и прогулять, но открыть рот и публично высказать свое мнение – это нет. Возразить заведующему кафедрой? Ни за что на свете, так это она еще жена видного партийного руководителя, а как поведет себя девушка, за которой никто не стоит? Будет она проявлять самостоятельность? Никогда! Дрогнет, усомнится, задумается, но поступит так, как ей сказали старшие товарищи.

Заседатели вообще паноптикум. Один – просто старый забулдыга, а второй – лощеный мужик с ускользающим взглядом. Лариса неплохо знала эту породу шакалов, кружащих вокруг барского стола в ожидании, пока им кинут объедки. Всегда кто-то из таких оказывался в близком окружении, заглядывал в глаза, предупредительно занимал лучшие места на пляже, приносил пледы, расточал комплименты, пытался что-то устроить, как-то стать полезным, а лучше всего – незаменимым.

Вот и этот в президиуме кажется хозяином жизни. Сытый, дорого одетый, с неспешной барской повадкой, но это высокомерие и выдает в нем лакея. А лакеи безжалостны.

Алексей обречен, и она ничем помочь ему не может. Только быть рядом и сказать, что верит ему. Этого так мало, и все же лучше, чем ничего.

Пока Вера Ивановна набиралась духу заявить ходатайство, Валентин Васильевич со своего места трепал судебно-медицинского эксперта. Вера Ивановна пыталась внимательно слушать показания, но мысли все время возвращались к выходным, и особенно к субботнему вечеру. Валентин Васильевич остался на обед и оказался таким интересным собеседником, что Таня немножко отвлеклась от своего горя. Он так ловко умел пользоваться столовыми приборами, что Вера Ивановна, всегда гордившаяся своими манерами, даже испугалась – вдруг сама делает что-то не то? Дед быстро нашел общий язык с Таней, стал обсуждать с нею какие-то спортивные методики, о которых Вера Ивановна не имела ни малейшего понятия, и откланялся прежде, чем девочка от него устала.

Таня немного подразнила мать новым поклонником, а потом обняла и сказала, что все правильно, даже хорошо, что комсомол помог ей одуматься. Больше она плакать не станет. Она только сейчас сообразила, что мама была всего двумя годами старше ее теперешней, когда папа погиб, и справилась с потерей, так что теперь пришел Танин черед. Нельзя предавать близких ради любви.

– Ты еще встретишь хорошего человека, – повторяла Вера Ивановна как заклинание, – еще найдешь.

– Нет, мама. Ты же не встретила.

– Просто я очень любила твоего отца.

– Вот и я чувствую, что однолюб, – вздохнула Таня, – только жизнь ведь больше любви.

Вера Ивановна обняла дочь. В Бога она не верила и не знала, у кого молить, просить для дочери счастья. Как сделать, чтобы она поскорее забыла своего норвежского мальчика?

– Ты не бери с меня пример, – вздохнула она, – все-таки у нас с папой была семья, ты родилась. Нас связывало больше, чем просто чувства.

– Все будет хорошо, мама.

От решительного тона дочери Вере Ивановне стало немного не по себе. Таня – девочка волевая, если чего захочет, обязательно добьется. Когда она пошла заниматься спортом, то данные были весьма скромные, но упорство и воля к победе сделали из нее чемпионку.

И так во всем. Если девочке втемяшилось в голову, что надо отказаться от любви, то так она и поступит. А парни теперь пошли мягкотелые, разве будут они добиваться неприступную? Нет, найдут милую и податливую, которая бурно и энергично ответит на их вялый интерес и сама дотащит до загса. А потому что на десять девчонок по статистике девять ребят.

Вдруг вспомнилось жуткое стихотворение Николая Доризо «Мать и дочь». «…От простуды берегла, это ж было, было! Женихов разогнала, так ее любила!»

Вера Ивановна содрогнулась. Нет, она не такая! Не заедает жизнь Тани, просто хочет ей добра. Родители мудрее, по крайней мере, опытнее детей, и если они лучше знают, как для детей лучше, – это нормально. Никакой не эгоизм и не узурпация, а материнская забота! Любой здравомыслящий человек на ее месте поступил бы точно так же.

Чувствуя, что совесть все-таки поднимает голову, Вера Ивановна заставила себя вслушиваться в показания судебного медика, хоть и не надеялась в них за что-то зацепиться.

Медик долго рассказывал, как определили, что убийства были совершены одним человеком с определенными характеристиками: высоким ростом, крупными кистями рук и большой физической силой.

Однако Валентина Васильевича заинтересовало другое.

– А где вы нашли фляжку с гравировкой?

– Как где? Возле трупа Фесенко. Но про нее вам больше сообщит эксперт-криминалист.

– Я так понял, что вы в тот раз выезжали на место?

– Да, выезжал, поэтому мне и расписали это вскрытие.

– Так расскажите, пожалуйста, где вы обнаружили эту фляжку?

Эксперт развел руками:

– Этот вопрос немного не в моей компетенции.

– Давайте пока забудем про ваши регалии, – мягко заметил Валентин Васильевич, – а представим так, будто вы случайно оказались в роли наблюдателя. Фляжка не является орудием преступления, верно?

– Безусловно.

– Так были ли у вас какие-то основания считать, что она была потеряна в момент совершения преступления, ни раньше, ни позже?

Эксперт недоуменно посмотрел на судью:

– Я не совсем понимаю…

– Ответьте, пожалуйста, на вопрос, – сухо сказала Ирина Андреевна.

– И все-таки мне неясно…

– Да господи, что тут неясного, – вспылил дед, – тело бедного парня пролежало в лесу больше двух месяцев. Мимо ходили люди, собирали ягоды, грибы… Откуда взялась уверенность, что фляжку потерял именно преступник, а не случайный прохожий?

– Не совсем понимаю ваш вопрос.

– Согласитесь, что на природе так не бывает, чтобы вы через два месяца нашли вещь в таком же состоянии, как оставили. В зависимости от микробиоценоза фляжка должна была обнаружиться вросшей в землю, оплетенной травой, засыпанной листвой или хвоей, или лось на нее нагадил, я не знаю… Ну хоть что-то, что вы подумали: ага, она тут не меньше двух месяцев лежит. Лично мне, чтобы убедиться в том, что фляжку потерял именно убийца, нужно знать, что она обнаружилась непосредственно под телом несчастного мальчика. Так было?

Эксперт нахмурился, припоминая.

– Нет, точно не под телом. Вы знаете, там такое место, что судить довольно трудно. Воронка от снаряда, а рядом бурелом, и песчаная почва практически без растительности. Когда та фляга под ствол закатилась, три месяца или три дня… Мы работаем преимущественно в городских условиях и с подобными вещами сталкиваемся реже, чем областные коллеги, поэтому как-то даже в голову не пришло принять во внимание особенности природы.