Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

После дня рождения мужа Ирина убирала со стола, а Кирилл разговаривал по телефону с Федором, бывшим, кажется, пьянее именинника.

– Там почта не закрывается у него? – улыбнулась она, потому что последние пять минут Кирилл только улыбался в трубку и с равными промежутками повторял «ага», пол-оклада уже человек спустил на поздравления.

Кирилл отмахнулся.

– Ладно, как хотите, – она ушла в кухню и стала мыть тарелки, думая, говорить ли Кириллу о сегодняшнем вызове в горком. Снова ее пригласил красная звезда в костюме, и снова рассыпался в дифирамбах, и предложил стать депутатом теперь уже без всяких условий. «Такие люди нам очень нужны». Да, все-таки прав Кирилл, когда утверждает, что только после того как пошлешь человека на три буквы, можно вести с ним конструктивный диалог.

Другой вопрос, нужно ли ей это? Вот и Лестовский в своем великом руководстве по созданию семейного счастья пишет, что жена не должна быть круче мужа и бросать семью ради карьеры. А с другой стороны, как она будет круче Кирилла, если он поэт и кузнец? Ни стихотворение она лучше него не напишет, ни тем более решетку не выкует.

Да что гадать, надо спросить Кирилла, да и все. Надо решать не за человека, а вместе с ним.

Тут в кухню вбежал возмущенный Егор:

– Кирилл тебя зовет, а ты не слышишь!

На ходу вытирая руки, Ирина выскочила в коридор. Кирилл держал трубку на отлете:

– Давай, иди скорее, тут великий деятель культуры хочет с тобой поговорить.

– Ирина Андреевна? Это Еремеев. Помните такого?

– Добрый вечер, Алексей Ильич.

– Спасибо вам за все.

Судя по голосу, он тоже был сильно подшофе.

– Да не за что, работа у меня такая, – сказала Ирина скороговоркой, потому что ее жгла мысль об утекающих денежках Федора, и вернула трубку мужу. Разговор сразу оживился.

– Да точно она знает, что ты не виноват, – гаркнул Кирилл, – да, точно-преточно! Да блин, если настоящего убийцу взяли, куда еще тебе точнее! Как не в курсе? Ольхович же твой и оказался.

– Вот алкоголики, – улыбнулся он, положив трубку.

– Зря ты ему сказал.

– Так я был уверен, что они знают.

Ирина покачала головой, жалея, что рассказала мужу эту историю, но в то же время было приятно, что муж вникает в ее рабочие дела и не пропускает мимо ушей эмоциональные рассказы.

Отец Ольховича сделал все возможное, чтобы спасти доброе имя сына. Официально он за день до ареста уволился по собственному желанию, так что в отрасли знали только, что Никита Иванович заболел и больше не считает себя в силах управлять таким крупным объединением. Сплетни, конечно, разошлись, но видимо, как микробы, замерзали на пути к северным широтам.

Ирина предполагала, что Ижевского заставят в итоге все взять на себя, а Ольхович в положенный срок просто выйдет из психушки.

Несправедливо, но она сделала все, что было в ее силах.

Отпустив группу, Лариса как всегда задержалась в библиотеке.

Прошлась вдоль стеллажей, погладила коленкоровые корешки, чуть пахнущие плесенью.

Столько всего произошло, а она по-прежнему ведет кружок английского.

Ангелина Григорьевна умерла от инфаркта, спасая Ларису от самосуда. Она пыталась отбить невестку и упала на нее уже мертвой. Это остановило женщин, которые иначе забили бы жену маньяка до смерти.

Ларисе поставили диагноз – сотрясение мозга, но болеть было некогда. Иван Макарович, узнав о смерти жены, сам чуть не умер, и все организационные вопросы легли на плечи Ларисы.

Она даже носила Никите передачки, потому что так хотела Ангелина Григорьевна.

Больше ее никто не трогал, хотя дома соседи шарахались как от зачумленной, отворачивались и демонстративно поджимали губы.

Когда скорбные хлопоты остались позади, она поехала на кафедру, хотела восстановиться в аспирантуре, но завкафедрой, пряча глаза, начал мямлить, что хорошо относится к Ларисе и ценит ее работу, но должен думать и о безупречной репутации вуза.

Она не стала дослушивать логическую цепочку, просто сказала «спасибо» и ушла.

Мама приезжала, они поплакали, обнялись, помирились, но Лариса так и не нашла в себе сил рассказать про два месяца заточения и в Москву тоже не захотела возвращаться.

Для нее настало время жить своим умом.

К сожалению, свекор принадлежал к людям, которым при любых невзгодах первым делом надо назначить виноватого. Едва оправившись после похорон, он обвинил во всем невестку – зачем изменяла да зачем выступала на суде, как будто если бы она этого не делала, то Никита переставал быть убийцей.

Ивану Макаровичу пришлось срочно выйти на пенсию, но, похоже, он успел выпустить парфянскую стрелу, потому что, куда бы Лариса ни совалась на работу, везде ей отказывали. Для школ у нее была слишком бурная биография, неподходящий пример для молодежи, а больше она ничего не умела делать.

Помощь пришла, откуда не ждали. Мама девочки Карнауховой позвонила Ларисе и, узнав, что та сидит без работы, через подружку устроила ее переводчицей в «Лениградскую правду», а заодно упросила снова вести группу, но теперь уже не на общественных началах, а официально и за деньги. Лариса согласилась, потому что в газете платили мало, а главное, было приятно встречаться с людьми, которые знают, что с нею произошло, и все равно хорошо к ней относятся.

Случилось все самое страшное, чего она боялась, и даже больше того, но если бы ей предложили вернуть прежнюю жизнь, Лариса ни за что бы не согласилась.

– Лучик? – он вышел из-за шкафа с собранием сочинений Ленина.

Сердце екнуло, и Лариса опустилась на стул.

– Напугал?

Он подошел и сел перед ней на корточки. Она покачала головой.

– Несладко тебе пришлось, Лучик мой.

– Все позади.

Ларисе очень хотелось запустить ладонь в его волосы, и она сжала руки в замок. Все действительно позади, в прошлом.

– Прости, я не знал. Ты не пришла, и я решил, что ты не хочешь меня видеть.

– Так и было.

– Правда?

– Нет.

– Не сердись. Просто я думал… – Алексей махнул рукой, – я считал, что ты хорошо живешь с мужем.

– А с тобой тогда что? Просто трахаюсь?

– Ну да.

От этих слов Лариса почувствовала жгучий стыд.

– А ты тоже? – буркнула она.

– Тоже, – Алексей вздохнул, – просто трахался с тобой и был счастлив.

– Вот видишь. Мы чужие. Я даже не знала, что у тебя плохо действует рука.

– Я старался, чтобы ты этого не поняла.

Она покраснела и засмеялась.

– Ты тоже ничего не знаешь обо мне.

– Так расскажи.

– Я семь лет жила с маньяком-убийцей.

– Бывает.

– И я не чувствую себя нормальной женщиной теперь.

– Из-за этого?

– Да. Я ведь считала нормальными очень ненормальные вещи.

– Ну теперь-то иначе?

– Не знаю.