Мишель Уэльбек - Серотонин

Я снова постучался в двери замка около семи вечера; на сей раз Эмерик оказался дома, но, судя по всему, был пьян и даже слегка обдолбан.

– Ты что, опять травкой балуешься? – осведомился я.

– Ага, у меня есть дилер в Сен-Ло, – подтвердил он, вынимая из морозильника бутылку водки; я решил не изменять шабли.

Автомат он не собирал, зато успел вытащить откуда-то портрет очередного предка и прислонить его к креслу; это был коренастый мужичок с квадратным, гладко выбритым лицом и злым пронзительным взглядом. Закованный в металлические доспехи, он в одной руке держал огромный меч, достававший ему почти до груди, в другой – топор; от него исходила невероятная физическая мощь и жестокость.

– Робер д’Аркур, по прозвищу Сильный … – пояснил Эмерик, – из шестого поколения Аркуров, то есть спустя много лет после Вильгельма Завоевателя. Сопровождал Ричарда Львиное Сердце в Третьем крестовом походе.

А не так уж плохо иметь родословную, сказал я себе.

– Сесиль ушла два года назад, – продолжал он тем же тоном.

Ну вот, приехали, подумал я; наконец он решился заговорить на эту тему.

– В некотором смысле по моей вине, я заставлял ее слишком много работать, одна ферма чего стоит, а с появлением бунгало начался просто сумасшедший дом, мне следовало бы поберечь ее, уделять ей побольше внимания. С тех пор как мы сюда переехали, у нас не было ни одного свободного дня. А женщинам необходим отпуск… – Он говорил о женщинах как-то уклончиво, будто о каком-то родственном, но лично ему малознакомом биологическом виде. – И потом, сам видишь, как у нас тут обстоит дело с культурным досугом. Женщинам культурный досуг необходим… – Он махнул рукой, словно отказываясь объяснять, что именно имеет в виду. Он мог бы еще добавить, что и с точки зрения шопинга тут особо не разгуляешься, а Fashion Week не собираются в ближайшем будущем переносить из столицы в Канвиль-ла-Рок…

Ну и выходила бы тогда за кого-нибудь другого, блядь такая, подумал я.

– Может, надо было покупать ей то-се, ну понимаешь, всякие красивые цацки… – Он сделал еще одну затяжку, по-моему, мысли у него уже путались. Он мог бы еще добавить нечто более существенное, а именно что они уже не трахались, вот ведь в чем суть проблемы, женщины, в принципе, менее алчны, чем принято думать, и что касается украшений, то достаточно просто время от времени дарить им какую-нибудь африканскую безделушку, тоже сойдет, но если перестаешь их ебать и вообще их хотеть, вот тут пиши пропало, и Эмерику это было хорошо известно, при помощи секса можно решить любую проблему, без секса ничего решить нельзя, но я знал, что он не заговорит об этом ни за что на свете, даже со мной, особенно со мной, я полагаю, может, с женщиной он бы и поговорил, но словами делу не поможешь, напротив, только навредишь, зачем сыпать соль на раны, вот уж не лучший вариант, ну я, разумеется, еще вчера догадался, что его бросила жена, и сегодня у меня было время подготовиться к контратаке и выработать позитивную программу, но всему свое время, пока что я закурил еще одну сигарету.

– Кстати, она ушла к другому, – сообщил он, промолчав целую вечность. И после этих слов, «к другому», у него вырвался непроизвольный мучительный стон. Что тут скажешь, вот это уже была жесть, унижение в чистом виде, и мне тоже ничего не оставалось, как издать болезненный стон, ему под стать. – К пианисту, – продолжал Эмерик, – к известному пианисту, он дает концерты по всему миру, записывает диски. Приехал сюда проветриться, перевести дух и отбыл с моей женой…

Он снова замолчал, но я уже наловчился заполнять паузы, можно было, например, подлить себе шабли или хрустнуть пальцами…

– Я просто идиот, сам виноват, – заговорил наконец Эмерик, но так тихо, что я встревожился. – Тут в замке есть прекрасный кабинетный рояль, Bösendorfer , принадлежавший моей прабабке, она держала что-то вроде салона во времена Второй империи, у нас в роду меценатством не занимались, в отличие от семьи Ноай, но у нее все-таки был салон, говорят, на этом рояле играл сам Берлиоз, ну, короче, я ему предложил сыграть, если он хочет, рояль, конечно, пришлось настроить, но в итоге он проводил все больше времени в замке, ну и вот, они живут теперь в Лондоне, много ездят, он концертирует по всему миру, в Южной Корее, в Японии…

– А что твои девочки? – Я попробовал отвлечь его от истории с роялем, хотя подозревал, что и с дочками дела у него обстоят не блестяще, но все же Bösendorfer сам по себе был убийственной деталью, в буквальном смысле слова, ведущей прямиком к самоубийству, мне надо было срочно вышибить это у него из головы, а дочки давали хоть какую-то надежду.

– Детей, разумеется, присудили мне, но живут они в Лондоне, я уже два года их не видел. А что прикажешь тут делать с девочками пяти и семи лет?

Я окинул взглядом гостиную, валявшиеся тут и там вскрытые банки с кассуле и каннеллони, опрокинутый шкаф, из которого высыпался разбитый вдребезги фарфор (не исключено, что Эмерик сам его опрокинул в приступе пьяного бешенства); и правда, ему трудно было возразить, но мужчины все же опускаются на удивление быстро. Накануне я заметил, что одежда на Эмерике просто-таки грязная и даже подванивает; еще в Агро он на выходные относил стирать свое белье матери, ну я тоже, конечно, но все-таки я научился пользоваться стиральными машинами, предоставленными в распоряжение студентов в подвале общежития, и пару раз там постирал, тогда как он, полагаю, и не подозревал об их существовании. Может, и впрямь, ему лучше было махнуть рукой на дочек и сосредоточиться на главном, в конце концов, дочки – дело наживное.

Он снова налил себе полный стакан водки, выпил его залпом и вполне трезво заметил: «Пропала жизнь». Вот тут что-то у меня щелкнуло, и я с трудом подавил улыбку – с самого начала я ждал, что он рано или поздно это скажет, и в паузах, то и дело прерывавших его повествование, я успел отточить свою реплику, ту самую контратаку, позитивный проект, который я тайно сочинял полдня, наблюдая за морскими птицами.

– Твоя основная ошибка, – ринулся я в бой с каким-то даже задором, – состоит в том, что ты женился на женщине из своего круга. Все эти девицы, всякие там Роан-Шабо и Клермон-Тоннер, что, в сущности, они представляют из себя в наши дни? Обыкновенные сучки, на все готовые, лишь бы заполучить стажировку в культурном еженедельнике или у какого-нибудь дизайнера из мира альтернативной моды (тут я нечаянно попал в точку, потому что Сесиль носила фамилию Фосиньи-Люсенж и, следовательно, принадлежала к семейству того же уровня – того же уровня аристократичности, я хочу сказать). Фермерских жен из них никак не выйдет. Притом что есть сотни, тысячи, миллионы баб (я как с цепи сорвался), для которых ты являешься идеалом мужчины. Заведи себе молдаванку или, по другим соображениям, девушку из Камеруна, Мадагаскара, да хоть из Лаоса, на худой конец: они небогаты, прямо скажем бедны, выросли в деревенской среде, мира за ее пределами в жизни не видели и даже не догадываются, что таковой имеется. И вот тут ты такой появляешься, красавец-мужчина чуть за сорок, в самом расцвете сил, внешне еще о-го-го, и к тому же тебе принадлежит половина лугов и пастбищ в департаменте (тут я хватил через край, но смысл был ясен). Разумеется, в финансовом отношении тебе это ни хрена не приносит, да им и невдомек, у них и мысли такой не возникнет, в их понимании богатство – это земля, земля и скот, так что не волнуйся, они тебя не бросят, не отступятся, будут трудиться не покладая рук и вставать в пять утра на дойку. Кроме того, эти молодые девки уж куда сексуальнее всех твоих аристократических телок, да и ебутся они в сто раз лучше. Только пить надо меньше, не то они вспомнят родину, особенно девушки из Восточной Европы, ну, в любом случае тебе не вредно было бы поменьше пить… Так вот, в пять утра они встанут на дойку, – совсем распоясался я, почти уверовав в собственные заклинания и живо представляя себе вышеозначенную молдаванку, – разбудят тебя минетом и завтрак подадут!