Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

— Кузьма! — воскликнул Петрович.

— Так, тихо там! И еще. Если узнаю, что ты ее это… то пеняй на себя, понял? А я узнаю.

Максим кивнул. Он смотрел на Кузьму с ненавистью, но молчал, желваки часто двигались.

— Ну? Чего таращишься? Скажешь сам, может?

— Нечего говорить, — чуть слышно пробормотал парень. Было видно, что он говорит сдавленно не от страха.

— То есть ничего не было, да?

— Да.

Они долго молчали. Кузьма не боялся ничьей злости. Он знал, что ни один гражданский не ведает и половины той ненавидящей силы, что таится в людях. Но ему уже не было смешно.

— А теперь разворачивайся и иди, понял? Ау. Я кому сказал!

Парень врос в землю и не двигался.

— Дайте с ней попрощаюсь, — процедил он наконец.

— Это зачем это?

Максим молчал.

— Любишь, что ль? Ну? Язык проглотил?

— Да, — чуть слышно буркнул парень. — Думаю, что люблю.

Кузьме стало снова смешно.

— Ну, любовь зла. Будешь ждать, — объявил он и мягко похлопал парня по плечу. Тот сорвал его руку. Кузьма ответил молниеносным ударом левой, более слабой руки под дых. У парня был неплохой пресс, но мощь свинцового кулака легко пробила его, и Максим присел на колено, хватая ртом воздух.

— Покашляй, покашляй, — спокойно сказал Кузьма, глядя сверху вниз.

Он отвернулся и так же спокойно, не торопясь, пошел в дом. Решил, что если парень побежит за ним, то придется убить его: один удар ножом в сердце. Однако Максим поднялся, глянул на деда, тот покачал головой, и тогда парень побрел к машине.

Потом Кузьма с Петровичем пили кофе вдвоем в тишине. Полина не вышла, несмотря на уговоры.

— Поплачет и успокоится, — беспечно отмахнулся Кузьма. — Что я, не знаю, что ли? Это сейчас обидно, а через месяц забудет как звали. Понимаешь, дед, я насмотрелся, наслушался, хватит с меня. Я только для этого и приехал. Сделать одну вещь нормально — воспитание. И вообще. Ты вот смотришь, а сам скажи — если бы Гальку стал домогаться такой вот типчик, ты бы чего? Сидел на печке и в носу ковырял, а?.. Чего молчишь? Если бы трахал дочку твою?..

— Угомонись ты! Перестань про это говорить, — разозлился дед. — Я, по-твоему, слепой? Я следил, чтобы все нормально у них было. Да и Полина не такая, спасибо матери ее скажи.

— Ладно, верю. А, то есть мне спасибо не надо?

— А где ты был? — искренне удивился Петрович. — В самые трудные годы свалил. Нет уж, папаша, извини, но пока тут заслуги твоей мало.

— Ничего, подрастет, выдам замуж. Держать не буду. Но я и правда хотел, чтобы как лучше. Веришь мне, Борька?

Он потрепал пса за ухом, и тот радостно гавкнул.

— Уберешь ты его из дома наконец?

— Да, пора бы и сторожить начинать, Борь. Порадовались мы с тобой встрече. И ладно.

Кузьма вышел во двор и определил Борьку в потемневшую от времени конуру.

— Срублю тебе новую, — пообещал он и занялся этим в тот же день, как немного отоспался.

Пару дней у Кузьмы заняло сооружение нового дома для пса. Это уже была не вполне конура: высотой в пол-этажа, просторная, с двумя большими окнами, она смотрелась как маленькая веранда; внутрь он навалил свежей соломы, тщательно заткнул все щели ватой и проконопатил крышу. Потом взялся за крышу основного дома и неделю возился с ней. Попутно соорудил себе гамак в саду, а возле — небольшой кофейный столик. Подле ложился Борька, и Кузьма рассказывал ему анекдоты и нестрашные истории про свои военные приключения, после чего сладко засыпал на свежем воздухе.

Все это время Полина не разговаривала с отцом, и он легко оставил попытки с ней подружиться. Раз, другой принес подарки: платье, конфеты, которые она любила в детстве, — но ничего не помогло. Тогда Кузьма подумал, что время еще есть, ведь чувствовал себя он прекрасно, никаких признаков скорой смерти. Значит, и с дочерью успеет наладиться.

Через неделю-другую ветерану наскучили строительные заботы. Он было взялся за сооружение новой бани, более приличного забора, планировал заняться и внутренним убранством дома, половина которого пустовала (когда-то они сдавали одну-две комнаты туристам, но дед заявил, что больше не хочет ни за кем прибираться), но уже к концу второй недели странное чувство посетило его. Это была не лень, но ощущение незначительности всего происходящего. Единственное по-настоящему важное дело осталось позади, и Кузьма не знал, к чему себя приладить.

Однажды, отправившись с Борькой на прогулку вдоль берега, он наткнулся на мужчину, который с первого взгляда показался знакомым. Кузьма присмотрелся, но, хоть и имел хорошую память на лица, не смог его вспомнить. Борька тоже заинтересовался незнакомцем и весело побежал его обнюхивать. Мужичок был маленький, с по-мальчишечьи узкими плечами, однако было заметно, что мускулатура у него хорошо развита и, несмотря на обросшее, потертое лицо, выглядел он нестарым и еще крепким.

— Ох ты ж старый пердунишка, — сказал Кузьма, оттаскивая пса, — уже бы тебе на покой пора, а ты все скачешь как лось.

— Добрый пес, — заметил мужичок.

— Да уж. Хороший, главное, верный.

— Это точно. Верность — главное, — признал незнакомец и повернулся к морю. Оно билось об острые камни, но сильно не доставало до того валуна, на котором он восседал.

— Смотри не засидись — смоет вечером, — посоветовал Кузьма.

— Да, я знаю.

— Знаешь? А сам откуда? Что-то я не видал тебя раньше.

— С Джанхота.

— Ого, — Кузьма уважительно присвистнул. — Далече. Куришь? Однако забрался ты.

Закурили.

— Не думал. Сел и поехал, — сказал мужичок.

— На чем?

— Да вон, — он, не оборачиваясь, махнул рукой в сторону, и Кузьма увидел под кустами велосипед.

— A-а. Серьезно. Сорок кэмэ промотал?

Незнакомец усмехнулся и повернулся к Кузьме, чтобы осмотреть его с головы до ног.

— С какого батальона? — спросил он, превращая усмешку в улыбку.

— «Смерч», а сам?

— В одесской милиции работал. С добровольцами оказался, когда началось. Не приписанный ни к кому.

— А что в Джанхоте забыл? — удивился Кузьма.

— Сам как думаешь? — снова отвернувшись к морю, отозвался мужичок. — Ранили. Теперь голова всегда болит. Списан по негодности, уехал к сестре… она там, с мужем.

— Понятно. Кузьма.

— Павел.

Они пожали друг другу руки. Снова говорило лишь море, мужчины некоторое время нащупывали тему.

— А ты чего со «Смерча» уехал? Твои там вроде были в почете.

— У кого?

— У всех. Народ особо не грабили, воевали, вокзал брали… Слышал, у вас такой командир был, что всех в узде держал, даже когда другие беспределили.

— Был-был. Царствие ему небесное. Пока не сплыл, — Кузьма сплюнул. Он не хотел вспоминать. — Всех этот чертов вокзал забрал. — Кузьма выбросил одну сигарету и тут же закурил следующую. — Почти всех, — добавил он.