Борис Лурье - Дом Аниты

У нас в Заведении Ганс и Фриц открыто щеголяют пуговицами с серпом и молотом на мотоциклетных куртках. Свои койки они украсили красными флагами. Но Альдо ведет себя как обычно — с приезда вождя он даже погрустнел. Похоже, клевые обитатели Виллидж настроены к Сталину враждебно и не доверяют дарам, которые он приносит.

Тана Луиза больше не потрясает плеткой. Теперь она носит исключительно облегающие красные бархатные брюки. Угощает нас, рабов, сигаретами — да-да, не привычными конфетками, а настоящим мужским куревом. И обращается к нам «товарищи». Разумеется, под всей этой господской мишурой Тана Луиза всегда оставалась «красной». Но едва вспыхнуло освободительное движение, ее замучила латиноамериканская совесть, и открылся ее истинный цвет.

Бет Симпсон утихомирилась, стала взрослее. Она хочет сохранить мир. Я подозреваю, она готовится втихаря покинуть Учреждение. Опасное кровавое безумие, недавно охватившее нас, не говоря уж о гостях из Румбулы, не по вкусу провинциальной американской розе. Для нее эти события мирового масштаба идут вразрез благими намерениями фундаменталистской Америки, к которой она вообще-то и принадлежит, если содрать уже пошедшую трещинами авангардную скорлупу.

Людей из Румбулы мы видим только на перекличке. А как же Объект Джуди? Она больше не прячется под грязным бельем в прачечной. Наверное, вырвалась на свободу (хотя бы временно).

Мисс Ханна Поланитцер ведет себя смирно и успешно выполняет обязанности раппортфюрера — лагерного писаря и секретаря. В основном она торчит у себя в шкафу.

Анита как будто ничего не замечает. Может, просто не разговаривает. Она ни на йоту не отступает от своей новой авральной дисциплины. Beроятно, считает, что «освободительная эйфория» скоро пройдет. Наступит откат. Миротворческая миссия потерпит фиаско…

Великий Гость проедет по Сентрал-Парк-Уэст к атомной электростанции, уже занятой советскими танками. Хотя их совсем немного и смотрятся они весьма сиротливо, танкисты наверняка будут признательны за личный визит и ободрение Отца народов.

Все только и думают о том, где же Сталин остановится. Об этом горячо спорят по телевизору. В Гарлеме или в Нижнем Ист-Сайде? Или в Бруклине, дабы почтить память всех отбывших странников, отождествиться с ними? Или же в Верхнем Ист-Сайде — некогда уничижительно прозванном «Верхним Нижним Ист-Сайдом», поскольку в эту, прежде изолированную, фешенебельную часть города перебралось множество евреев? Правда, теперь она снова Judenrein , если не считать горстки робких почетных израэлитов {138} 138 Judenrein («очищенный от евреев») и Judenfrei («свободный от евреев») — термины, использовавшиеся в Третьем рейхе. «Почетными израэлитами» Лурье называет оторванных от своих корней нью-йоркских евреев, которые больше не придерживались какой-либо серьезной религии. .

Все эти домыслы безосновательны. Стальной Человек остановится вблизи Уолл-стрит, в финансовом районе, на самом верхнем этаже башен-близнецов {139} 139 Мы делаем вывод, что глава написана после постройки башен-близнецов Всемирного торгового центра, т. е. позднее 1973 г. .

Ради торжественного проезда Сталина по Сентрал-Парк-Уэст нас, слуг, освободили на утро от работы. Погода просто великолепна. Само солнце согревает своими лучами Надежду Человечества! Но странники из Румбулы и мисс Поланитцер отгула не заслужили. Мне их жаль — особенно покойников: они так и не смогут стать очевидцами этого исторического события.

Анита спускается на лифте вместе с нами — весьма непривычное братание. Ее наряд отличается не блеском или ценой, а невероятной выдержанностью и изящным вкусом: темно-серый двубортный пиджак, простая белая блузка и удобные туфли без каблуков на каучуковой подошве. Старомодная широкополая шляпа придает ей сходство с чопорной советской училкой.

В петлицу она вставила маленькую звезду Давида мисс Поланитцер. Какая мощная, бесстрашная провокация! Какая рискованная авантюра! Ведь после отъезда Сталина вполне могут возобновиться Перемещения.

На углу 65‑й улицы и Сентрал-Парк к нам подходит Бет Симпсон. Как и Анита, она одета скромно; а вот Тана Луиза вся в красном. На завязанных узлом иссиня-черных волосах — нахлобученная набекрень походная кепка а-ля Фидель Кастро.

Ну а наш «ускользающий» капо Альдо надел длинную белую ночную рубашку. Его светлые волосы очень красиво уложены и завиты. У себя на груди он вывел: «МИР ПОЖАЛУЙСТА ТОЛЬКО МИР СТАЛИН».

Мы покупаем у цветочниц красные розы. Сентрал-Парк-Уэст расчистили от автомобилей, автобусов и велосипедов: нет даже конных парковых экипажей.

Наконец мы слышим рев мотоциклетных двигателей. Всего два мотоцикла выруливают из-за угла Коламбус-Сёркл. За ними следует черный лимузин.

Приближается мотоциклетный эскорт, и я замечаю, что охрана одета в робы узников немецких концлагерей. Эти полосатые пижамы отличаются от наших красными треугольниками, нашитыми на штаны: метка «политических» {140} 140 Красный треугольник носили политические узники в нацистских лагерях. . Советские шлемы похожи на горшки, и мотоциклисты в них выглядят нелепо, но эти люди — особые караульные из элитного кремлевского подразделения, и через плечо у них переброшены автоматы.

Лимузин проезжает мимо нас. Еще двое караульных следуют за ним на тарахтящих мотоциклах, а русские танки заводят моторы.

Вот и все. Сталин приехал и уехал.

Как раз там, где мы стояли, наблюдая за процессией, удобно растянулась на тротуаре большая черная немецкая овчарка. В цепной ошейник вплетены красные розы; сука привязана к столбику паркометра.

Собака снова и снова притягивает мой взгляд. Блестящий черный мех на спине и твердое розовое брюхо с торчащими из-под редкого белого меха сосцами, которым нет числа. Она мирно улеглась головой на бетон. Но всегда начеку — отличительная черта ее породы — и следит за всем, готовая наброситься при малейшей угрозе. При этом в больших, добрых карих глазах — не свирепость, а любовь и доброта.

Я смотрю на эту псину, и по спине пробегает холодок. Так и хочется подойти и погладить. Но с этими животными, кроткими и в то же время свирепыми, надо поосторожнее: их поведение непредсказуемо.

Сначала я медленно наклоняюсь. Овчарка лениво мне подмигивает, и я понимаю, что можно спокойно ее погладить.

Псина поднимает голову и нюхает мою ладонь, подползает к моим ногам и знакомится ближе, обнюхивая мою обувь. Встает и возбужденно виляет хвостом, затем подпрыгивает, головой шмякаясь мне в лицо, тявкает от восторга и облизывает мне всю физиономию.

Как ни странно, я слышу размышления овчарки: