Су Тун - Луна на дне колодца

— Ладно. Будем считать, что он обознался. Мне-то всё ясно, так что ладно. — И с этими словами она вытолкала мальчишку из трапезной.

Лицо Мэй Шань исказилось от злости, она швырнула разливную ложку на стол:

— Бесстыжая!

— Пусть и бесстыжая, зато совесть чиста, — немедленно возразила Чжо Юнь. — Я вот ещё выясню до конца про эту гнусную проделку.

Чэнь Цзоцяню в конце концов надоело это слушать, и он сердито гаркнул:

— Или ешьте, или выметайтесь отсюда! Обе выметайтесь!

Дело Сун Лянь было сторона, она с начала до конца наблюдала за всем этим бесстрастно, не проронив ни слова. На самом деле она сразу догадалась, что это дело рук Мэй Шань, и поняла, что Мэй Шань из тех женщин, которые и любят, и ненавидят так неистово, что просто оторопь берёт. Всё происходящее она считала жестоким, смешным и абсолютно выходящим за рамки здравого смысла. Но удивительное дело: в глубине души она сочувствовала Мэй Шань, а отнюдь не И Жун, которая была ни в чём не виновата, и уж конечно не Чжо Юнь. «Какое же странное существо женщина, — размышляла она. — Может заставить сиять всеми гранями кого угодно, но только не себя».

Опять пришли месячные, но Сун Лянь не стала переживать и нервничать, как в прошлый раз. Тогда алое пятно дурной крови стало для неё безжалостным ударом. В душе она прекрасно понимала, что из-за холодности и бессилия Чэнь Цзоцяня возможность забеременеть стала призрачной и недостижимой. А если это действительно так, значит перекатываться ей одиноким листком в садике дома Чэнь?..

Сун Лянь заметила, что стала более склонной к переживаниям. Горькие слёзы всё чаще орошали платье. Заплаканная, она направилась в уборную, чтобы выбросить мусор. Заметив плавающий в унитазе клочок бумаги, она выругалась: «Ленивая тварь!» Этой Янь Эр, похоже, никогда не научиться пользоваться унитазом: сходив по нужде, всегда забывает спустить воду. Сун Лянь хотела так и сделать, но её удержала какая-то мысль, промелькнувшая из-за непонятного чувства пополам с подозрительностью… Найдя щётку, она, сосредоточенно наморщив нос, стала вылавливать бумажку. На развёрнутом клочке выступали неясные очертания женщины. Рисунок хоть и расплылся от воды, однако можно было разобрать, что это — женщина, намалёванная кровью бурого цвета и неизвестно какого происхождения. «Опять меня намалевали, — поняла Сун Лянь. — Снова Янь Эр на меня проклятья насылает, только теперь по-другому. Ждёт не дождётся, когда я умру, вот и бросила меня в унитаз». Её аж затрясло, когда она без тени брезгливости схватила этот клочок бумаги: внутри всё просто кипело от этих гадостей служанки. Сжимая в руке бумажку, она распахнула дверь в маленькую пристройку Янь Эр. Та дремала, приткнувшись на кровати.

— Что госпоже угодно? — проговорила она.

Сун Лянь швырнула бумажку ей в лицо.

— Что такое?! — вскрикнула Янь Эр. Но тут же разглядела, что это, и её лицо покрылось бледностью. Помявшись, она пробормотала: — Это не моё.

Разгневанная Сун Лянь не могла вымолвить ни слова. От переполнявшего её возмущения взгляд остановился, и в нём появилась какая-то безысходность. Янь Эр вся сжалась на кровати и глаз поднять не смела.

— Просто так нарисовала, — проговорила она. — Это не ты…

— Кто тебя учит всем этим гадостям?! — подступала к ней Сун Лянь.

— Думаешь, сживёшь меня со свету и госпожой станешь, да?

Не смея и пикнуть, Янь Эр скомкала бумажку и хотела выбросить в окно.

— Не смей выбрасывать! — громко взвизгнула Сун Лянь.

— Так это же грязь, — обернувшись, стала оправдываться Янь Эр. — Зачем оставлять-то?

— Как раз потому, что есть зачем.

— Обняв себя за плечи, Сун Лянь заходила по комнате. — У тебя два пути — выбирай. С первым ясно: я показываю эту «грязь» барину и всем остальным и говорю, что не хочу иметь тебя в услужении. Это что, прислуживать называется? Всё делать, чтобы извести меня — вот что это такое. Но есть ещё один путь — не выносить этого на люди.

— Как это — не выносить на люди?

— с опаской спросила Янь Эр. — Всё, что ни скажете, сделаю, только не прогоняйте.

— Не выносить на люди проще, — проговорила Сун Лянь с лёгкой усмешкой. — Ты её просто съешь.

Янь Эр обомлела:

— Да что вы такое говорите, госпожа!

Отвернувшись и глядя в окно, Сун Лянь повторила, чётко выговаривая каждый звук:

— Ты её съешь.

Всё тело Янь Эр как-то обмякло. Опустившись на корточки и закрыв лицо руками, она взвыла:

— Лучше забейте меня до смерти!

— Бить тебя мне без интереса, — отвечала Сун Лянь. — Руки марать не хочется. На меня пенять нечего, это то, что называется «по делам и воздастся»: в книгах так сказано — значит, так оно и есть. — Янь Эр лишь всхлипывала на корточках в углу, а Сун Лянь продолжала: — Вот и тебе сейчас надо очиститься. А не станешь есть — катись отсюда. Забирай вещи и убирайся.

Янь Эр ещё долго плакала. Потом вдруг вытерла слёзы и, всхлипывая, проговорила:

— Я съем. Если надо, съем.

Схватив клочок бумаги, она мгновенно запихнула его в рот, и её тут же с омерзительным шумом стало тошнить. Сун Лян холодно взирала на неё, не испытывая никакой радости. Не понятно почему на душе стало тяжело, и к горлу подступила невыносимая тошнота. «Дрянь». Она ещё раз с отвращением глянула на Янь Эр и вышла.

На другой день Янь Эр слегла. Состояние её было тяжёлое: осмотревший её доктор сказал, что это тиф. Когда Сун Лянь узнала об этом, её будто полоснули чем-то тупым по сердцу, и там поселилась ноющая боль. Неизвестно каким образом о происшествии стало известно всем, слуги только и делали, что обсуждали, как Сун Лянь заставила Янь Эр глотать туалетную бумагу: мол, с виду не скажешь, что из всех она самая вредная, и добавляли, что Янь Эр, по всей видимости, не жилец.

Чэнь Цзоцянь велел доставить Янь Эр в больницу. Управляющему он сказал: «Лишь бы вылечили, все расходы беру на себя». Будут, мол, потом злословить, что нам и дела нет, что у нас слуги мрут. Когда Янь Эр проносили мимо, Сун Лянь скрылась у себя в комнате и, приоткрыв занавеси, видела, как та лежит на носилках чуть живая: много волос выпало и виднелся оголённый череп — просто смотреть страшно. У Сун Лянь было такое чувство, что взгляд потускневших глаз Янь Эр проникает через занавеси глубоко в душу. Она так и стояла, замерев у окна, когда вскоре зашёл Чэнь Цзоцянь.

— Вон сколько вреда ты наделала, — сказал он. — Из-за тебя теперь сплетничают почём зря и поливают грязью имя семьи Чэнь.

— Она первой стала вредить мне, — отвечала Сун Лянь. — Что ни день, всё смерть на меня призывала.

— Но ведь ты — госпожа, а она — рабыня! — разозлился Чэнь. — Что же ты себя на одну доску с ней ставишь!