Су Тун - Луна на дне колодца

Сун Лянь слушала, как зачарованная. Она подошла к Мэй Шань и потянула за подол:

— Не надо больше, а то сердце из груди вырвется. Что это ты пела?

Мэй Шань провела рукавом по лицу, стирая красную пудру, и присела на каменный столик, чтобы отдышаться.

Сун Лянь протянула шёлковый платочек:

— Смотри, пудру с лица стёрла, и оно у тебя стало тут красное, а здесь белое — ну, точь-в-точь привидение, неприкаянная душа.

— А ведь от человеческого до потустороннего — всего одно дыхание. Так что в человеке всегда есть что-то бесовское, а в духе — человеческое.

— Ну, а что ты только что пела? Послушаешь — просто сердце разрывается.

— Это из пьесы «Десятая барышня Ду» — последней, где я играла, до того, как ушла из труппы. Барышня Ду ищет смерти: немудрено, что от её пения так тяжело на душе.

— Когда же ты меня научишь петь эту арию?

— Скажешь тоже. — Мэй Шань смерила её взглядом. — И ты, что ли, смерти ищешь? Вот как надумаешь покончить с собой, так и научу.

У Сун Лянь аж дыхание перехватило. Не в состоянии вымолвить ни слова, она, оцепенев, смотрела на измазанное гримом лицо Мэй Шань. Она поняла, что ненависти к ней не испытывает, по крайней мере теперь, несмотря на обидные речи. Особенно ясно стало то, что у всех — у Мэй Шань, у Юй Жу и у неё самой — один общий враг, и этот враг — Чжо Юнь. Не хотелось лишь унижаться и открыто признавать это. Она подошла к краю старого колодца, перегнувшись, заглянула в него и неожиданно хохотнула:

— Привидения! А ведь здесь есть привидения. Знаешь, кто утонул в этом колодце?

Мэй Шань по-прежнему сидела на каменном столике. Даже не шевельнувшись, она проговорила:

— Один человек — ты, другой — я, кто же ещё…

— Опять ты, Мэй Шань, со своими шуточками, — поёжилась Сун Лянь. — А у меня мороз по коже.

— Испугалась! — засмеялась Мэй Шань. — Тебе-то чего бояться: ты с другими не путалась. В этом колодце тонут только те, кто заводит себе на стороне. В семье Чэнь уже несколько поколений так ведётся.

Сун Лянь даже отступила на шаг:

— Какой ужас! Неужели сталкивали?

Взмахнув рукавами, Мэй Шань встала:

— Откуда мне знать? Спроси вон лучше сама у этих привидений. — Подойдя к колодцу, она какое-то время смотрела в него, а потом, словно разговаривая сама с собой, произнесла по слогам: — Не-вин-но по-гиб-ши-е ду-ши…

Они ещё немного поговорили у колодца. Ни с того ни с сего речь зашла о таинственной болезни Чэнь Цзоцяня.

— Как ни хороша лампа, — разглагольствовала Мэй Шань, — приходит время, когда керосин кончается. Так что снова эту лампу, боюсь, не заправишь. К тому же в этом садике пышно расцвело женское начало «инь» и захирело мужское «ян», а значит — такова судьба. И теперь, между прочим, Чэнь Цзоцянь, наш барин дорогой, — что твой обладатель нужника, который туда не ходит. А вот кому туго придётся — так это нам: снова одна за другой одинокие ночи в пустой комнате.

Потом снова заговорив о Чжо Юнь, стала ругать её на все корки:

— Подлая тварь! Всё равно так и лебезит перед барином. Ты только посмотри, как старается угодить: через «не могу» задницу ему лижет, да ещё приговаривает: «Ах, какая сладкая, ах, какая ароматная!» Думает, что удастся столкнуть нас лбами! Вот уж как-нибудь окорочу её, так от души: будет у меня и слёзы лить и отца с матерью поминать!

Сун Лянь, хоть и думала о другом, не могла отделаться от кошмарных видений. Всякий раз, оказываясь вблизи старого колодца, она слышала, как где-то глубоко внизу бурлит вода, различала доносящиеся оттуда голоса призраков и даже слова, а также ощущала, как поднимающиеся из колодца гнилостные испарения обволакивают душу и тело.

— Мне страшно! — закричала она, повернулась и бегом бросилась прочь, слыша за спиной голос Мэй Шань:

— Эй, куда ты? Если на меня доносить, так я не боюсь! И ничего я тебе не говорила!

В то день И Юнь вернулась из школы домой одна. Чжо Юнь сразу почуяла неладное.

— А И Жун где? — спросила она.

И Юнь бросила на пол сумку с книгами и пробормотала:

— Её побили, в больнице она.

Расспрашивать подробно Чжо Юнь было уже некогда: прихватив с собой двоих слуг, она помчалась в больницу. Вернулись они домой только к ужину. Голова И Жун была забинтована, Чжо Юнь принесла её на руках и посадила за стол. Все отложили палочки для еды и пошли поглазеть на рану у неё на голове. Чэнь Цзоцянь, у которого именно И Жун была любимицей, даже посадил её к себе на колени:

— Скажи, кто тебя побил? Я с него завтра шкуру спущу.

Чуть не плача, И Жун назвала имя одного мальчика.

Чэнь был вне себя от ярости:

— Из чьей он семьи? И чтоб осмелился избить мою дочь!

Рядом утирала слёзы Чжо Юнь:

— Что толку у неё спрашивать? Вот разыщу его завтра и вызнаю как следует, кто эта дрянь, скотина последняя, что потерял всякую совесть и так подло поднял руку на ребёнка!

— Шли бы вы ужинать, — слегка сдвинула брови Юй Жу. — Эка невидаль — дети в школе разодрались, да не так уж сильно ей и досталось. Через пару дней глядишь и заживёт.

— Легко вам говорить, старшая госпожа, — не уступала Чжо Юнь. — А ведь ещё немного — и глаз бы повредили. Такой хрупкий ребёнок — разве ей по силам вынести такое? К тому же ребёнка я никоим образом не виню, меня возмущает тот, кто его подучил! Ведь дыма без огня не бывает: как этот мальчик мог выскочить из-за дерева и со всего размаха ударить И Жун палкой?

— Вторая госпожа тоже чересчур уж мнительная, — проговорила Мэй Шань, сосредоточенно разливая по чашкам куриный бульон. — Ну, подрались дети между собой, и чего вокруг этого канитель разводить? К чему такая подозрительность, все и так расстроены случившимся.

— Расстройства ещё впереди, — холодно процедила Чжо Юнь. — И как только язык поворачивается говорить такое? Но я-то уж так или иначе выясню, в чём тут дело.

И кто бы мог подумать, что на следующий день во время обеда Чжо Юнь введёт в трапезную какого-то мальчишку, упитанного и сопливого. Чжо Юнь что-то вполголоса ему сказала. Он пошёл вокруг стола, пристально вглядываясь в лицо каждого, и вдруг указал на Мэй Шань:

— Вот она, это она дала мне один юань.

У Мэй Шань глаза на лоб полезли. Отшвырнув стул, она схватила мальчишку за ворот:

— Ты что это болтаешь? С какой стати мне давать тебе юань?

Тот изо всех сил вырывался и канючил:

— Это ты дала мне один юань, чтобы я вздул И Жун и И Юнь…

Мэй Шань влепила ему звонкую оплеуху:

— Чушь собачья! Да я тебя и знать не знаю, щенок паршивый! Кто тебя привёл сюда, чтобы поклёп на меня возводить?!

Тут подскочила Чжо Юнь и, разведя их, натужно хохотнула: