Чарльз Мартин - Где живет моя любовь [litres]

Брайс остановился и так глубоко вздохнул, что его грудь раздулась, словно бочка, а живот, наоборот, втянулся. Поглядев на меня, он проговорил негромко:

– Как однажды сказал мой друг Джон Уэйн, мужчину делает мужчиной умение держать слово. Дилан свое слово сдержал.

С этими словами он снова щелкнул каблуками, встал по стойке «смирно» и отсалютовал мне. Брайс стоял совершенно прямо, и его ладонь отбрасывала легкую тень на глаза, в которых стояли слезы. Вот он моргнул, и из уголков его глаз вытекли две струйки – вытекли и побежали по щекам слева и справа от его веснушчатого носа. Несколько мгновений спустя Брайс медленно опустил руку, поправил кортик и вдруг снял с шеи висевший на веревке старый прицел. Положив его на стол передо мной, он, не говоря ни слова, вышел через вторую дверь.

Я проводил его взглядом. По правде сказать, непредсказуемость Брайса в очередной раз застала меня врасплох. Его натура была столь многогранной и отличалась столь многими неожиданными чертами, что привыкнуть к нему было просто невозможно. Опомнился я, только когда Мэгги слегка похлопала меня по коленке и ткнулась носом в плечо. Она чуть слышно всхлипывала, и я полез в карман за носовым платком, но меня опередили. Чья-то чернокожая рука протянулась поверх моего плеча, держа в пальцах белоснежный хлопчатобумажный платок. Обернувшись, я увидел Эймоса, Аманду и пастора Джона, которые неслышно вошли в конференц-зал и уселись на стулья за нашими спинами.

Кэглсток собрал свои папки, подхватил магнитофон и, кивнув мне, повернулся к мистеру Сойеру.

– Еще раз благодарю, что уделили мне несколько минут. Я не хотел мешать, но мне просто необходимо было сказать то, что́ я сказал.

Тангстон наклонилась к мистеру Сойеру, чтобы шепнуть что-то на ухо, но он отмахнулся от нее.

– Мы тоже люди, – сказал он, – и иногда нам бывает нелегко разобраться во всех обстоятельствах. Боюсь, что сегодня как раз такой случай. Комиссия по усыновлению собиралась… Скажу откровенно: мы приняли решение отклонить вашу апелляцию еще до вашего приезда сюда…

Мэгги громко вздохнула, и ее плечи слегка опустились.

– Но сейчас мне кажется, – продолжал мистер Сойер, – что, поступив подобным образом, мы действовали бы необдуманно и поспешно. – Он посмотрел на людей позади нас. – Если не ошибаюсь, сэр, вы – пастор Джон Ловетт?..

Пастор Джон, одетый в черный костюм с белым пасторским воротничком, кивнул:

– Совершенно верно.

– В своем письме в вашу поддержку пастор Джон выразил готовность оказать вам необходимую консультативную и психологическую помощь. Скажите, миссис Стайлз, согласны ли вы пройти курс консультаций у пастора, прежде чем мы снова соберемся, чтобы рассмотреть ваше заявление еще раз? – Мистер Сойер бросил быстрый взгляд на Тангстон, потом снова повернулся к Мэгги. – Я не уполномочен ничего обещать, однако мне кажется, что в этом случае комиссия может отнестись к вашему заявлению с куда бо́льшей благосклонностью.

Мэгги посмотрела на мистера Сойера.

– Да, сэр. Я согласна.

Мистер Сойер положил карандаш на свой блокнот и выпрямился, как мне показалось – с облегчением.

– Вот и отлично. Давайте отложим наш вопрос. Вы и я проконсультируемся с пастором Ловеттом, а через полгодика снова встретимся. Вам это подходит?

Мы кивнули, и я сказал:

– Да, сэр.

Впятером мы вышли на улицу, на ослепительный свет летнего дня. Эймос тут же надвинул на нос свои солнечные очки и улыбнулся. Аманда взяла его под руку.

– Не смотрите на его бицепсы, на самом деле он – сущий младенец! – Она погладила ладонью свой раздутый живот. – Как насчет того, чтобы немного перекусить? Мой малыш хочет печенья, которое готовит Айра.

Возражений не последовало. Мы с Мэгги погрузились в мой новый-старый грузовик, Эймос, Аманда и пастор поехали в полицейской машине. Через час (сказочный час!) мы были уже на окраине Уолтерборо. Великолепие моего оранжевого «Форда» произвело на Эймоса столь сильное впечатление, что он включил проблесковые маячки и помчался вперед, словно сопровождая особо важных персон. Сирена и сверкание красно-синих огней привлекли внимание всего городка, не исключая и Айры, которая встретила нас на пороге своего заведения. Сегодня она предпочла зеленовато-желтый цвет; зеленоватой были также ее помада, подводка для глаз и косынка, удерживавшая длинные огненно-рыжие волосы. Если бы я не знал Айру, она могла бы напугать меня до полусмерти.

Когда я вышел из машины, Айра тут же чмокнула меня в щеку.

– Заходи, солнышко. Заходите все. Угощение будет готово через минуту.

Минут через десять она поставила на наш стол тарелки с дымящимся омлетом, крекерами, беконом, сыром и оладьями. Пока мы ели и разговаривали, я исподволь наблюдал за Мэгги и в который раз удивлялся тому, как она меняется буквально на глазах – настоящая женщина-хамелеон. Озабоченные морщинки в уголках глаз и на лбу почти разгладились, на щеках появился легкий румянец, и если верно, что человек надеется, пока живет, именно свет надежды я разглядел в глазах любимой.

Под столом Мэгги зацепила мою ногу своей и подтянула ее ближе к себе. Я коротко глянул на нее и кивнул. Этот жест сказал мне больше всяких слов.

Когда мы выходили из кафе, на противоположной стороне улицы я увидел мистера Картера, который, откинув задний борт, сидел в кузове своего пикапа и махал нам рукой. В руках он держал какое-то мохнатое существо с огромными болтающимися ушами и слишком длинными для крошечного тельца лапами. Существо дремало и издалека напоминало шоколадное пирожное.

Мы сошли с тротуара и двинулись через улицу. Мистер Картер выпрыгнул из кузова и двинулся нам навстречу. На середине дороги мы встретились, и он протянул щенка мне.

– Это сын Бэджера. Ему десять недель. – Мистер Картер причмокнул губами. – Чистокровный голубой крапчатый кунхаунд! Я пока никак его не назвал, думал – лучше ты сам это сделаешь.

Я поднес щенка к лицу, он проснулся и облизал мне щеки крошечным розовым язычком.

– Я назову его Блу Второй.

Мистер Картер кивнул и вытащил из заднего кармана брюк большой красный носовой платок.

– Хорошее имя, – одобрил он.

Наступил вечер среды. В последние три дня мы занимались малярными работами. Начав с кухни, мы выкрасили коридор и вскоре добрались до нашей спальни. Когда все в ней было готово, мы двинулись к детской, держа кисти и валик на изготовку, но на пороге остановились и переглянулись. Нам предстояло нечто по-настоящему серьезное, и ни один из нас не горел желанием взяться за дело немедленно. Гостиная и детская – с ними у нас были связаны слишком тяжелые воспоминания. К тому же мы оба помнили, какое сегодня число.