Люсинда Райли - Семь сестер [litres]

Изабелла с наслаждением вдохнула в себя дивный аромат свежемолотого кофе и тут же перенеслась мыслями к себе домой, за пять тысяч миль от Парижа.

– Так все же, продемонстрируйте мне весь процесс. Как вы это там у себя делаете? – Лорен протянул Изабелле чайную ложку и встал у нее за спиной, чтобы наблюдать весь процесс приготовления.

Изабелла подождала, пока закипит вода, которую Лорен поставил на небольшую конфорку. Ей не хотелось признаваться в том, что еще ни разу в своей жизни она не сварила себе чашечки кофе. В их доме такую работу всегда выполняли слуги.

– Чашки у вас есть? – поинтересовалась она у него.

– А как же! – Лорен метнулся к кухонному буфету и извлек оттуда две эмалированные кружки. – Конечно, не китайский фарфор, – добавил он извиняющимся тоном. – Но, думаю, на вкусе самого напитка это не скажется.

– Пожалуй, – согласилась с ним Изабелла, раскладывая молотый кофе по кружкам.

– Вообще-то мадемуазель Изабелла, – заметил Лорен, слегка улыбнувшись, – для заварки кофе мы используем вот это. – Он снял с полки небольшую серебряную турку.

Изабелла покрылась краской от допущенной ошибки и принялась молча наблюдать за тем, как он ссыпает кофе из кружек в турку, а потом заливает смесь горячей водой.

– Ну вот! Пусть себе заваривается. А мы потом усядемся и немного поболтаем.

Через пару минут они снова вернулись в студию. Маргарида, сидя на скамье, с головой ушла в работу над скульптурой. Подхватив по дороге свой альбом для эскизов, Лорен подвел Изабеллу к грубо сколоченному столу на козлах с деревянными скамьями вокруг. Тот самый стол, за которым они обедали месяц с небольшим тому назад. И тут же задернул штору за собой.

– Присаживайтесь! Вот сюда, пожалуйста. – Он показал Изабелле на скамью прямо напротив себя. – Итак, – сказал он, беря в руку кружку с кофе, – расскажите мне о своей жизни в Бразилии.

Изабелла удивленно посмотрела на него.

– Но почему именно в Бразилии?

– Потому, мадемуазель, что вы сейчас сидите передо мной, словно деревянный чурбан, такая, знаете ли, изношенная балка, которая уже больше сотни лет подпирает крышу старого дома. У вас напряжен каждый мускул, каждая клеточка тела, а я хочу, чтобы вы расслабились, чтобы разгладились черты вашего лица, чтобы губы снова стали мягкими, а в глазах вспыхнул свет. Понимаете меня?

– Я… думаю, да.

– Голос звучит не очень уверенно. Что ж, постараюсь объяснить еще раз. Многие ведь думают, что скульптура – это только внешний образ модели, так сказать, ее внешняя оболочка. В какой-то мере, эти люди правы. Во всяком случае, в том, что касается техники исполнения. Но любой большой мастер тотчас же скажет вам, что искусство ваяния, умение добиться чисто физического сходства с моделью, в первую очередь, зависит от того, насколько глубоко скульптур сумел заглянуть в душу своей модели, насколько он понял истинную суть этого человека.

Изабелла робко глянула на Лорена.

– Понятно.

– И вот вам простой пример, – увлеченно продолжил он свои рассуждения. – Если я леплю бюст молодой девушки и по ее глазам вижу, какое у нее доброе сердце, как оно обливается кровью, как болит за всех, кому тяжело, то, вполне возможно, я изображу ее с каким-нибудь животным. К примеру, помещу ей в руки голубя. А если модель производит на меня впечатление скупой и алчной женщины, то тогда я надену ей на запястье тяжеленный белоснежный браслет или массивный перстень на палец. Что ж, – Лорен открыл свой альбом для эскизов. Его карандаш завис в воздухе. – Начинайте рассказывать мне, а я в это время буду делать наброски. Расскажите мне, где вы выросли.

– Большую часть детства я провела на ферме в горах, – ответила Изабелла, и мгновенно перед ее глазами предстала любимая фазенда. Легкая улыбка скользнула по ее губам. – У нас там были свои лошади. По утрам я каталась верхом, забираясь высоко в горы, или купалась в озере.

– Прямо сплошная идиллия, – хмыкнул Лорен, и его карандаш быстро заскользил по бумаге.

– Так оно и было, – согласилась Изабелла. – А потом мы переехали в Рио. Наш дом расположен у подножия горы Корковадо. В один прекрасный день на ее вершине установят статую Христа. Вид, конечно, красивый, и дом наш намного больше и роскошнее, чем фазенда. Разве что гора подавляет все вокруг своим величием. И от этого в доме мало света. Иногда у меня вообще возникает такое чувство, – Изабелла замолчала, пытаясь подобрать нужное слово, – будто я начинаю задыхаться и мне не хватает воздуха.

– А здесь, в Париже, как вы себя чувствуете? Париж ведь тоже большой город. Задыхаетесь, как и в Рио?

– О нет! – качнула головой Изабелла. Лицо ее мгновенно просияло. – Я очень люблю Париж, особенно живописные улочки Монпарнаса.

– Хм! Что же тогда получается? Выходит, на вас влияет не столько место жительства, сколько состояние собственного ума. Ведь и в Париже, уверяю вас, можно тоже легко задохнуться от клаустрофобии. А вам, по вашим словам, здесь очень нравится.

– Конечно, вы правы, – согласилась она с Лореном. – Все дело в той жизни, какой я живу в Рио. А сам город тут совсем ни при чем.

Лорен продолжал набрасывать эскиз, постоянно следя за выражением лица Изабеллы.

– А что не так с этой вашей жизнью в Рио?

– Ничего… То есть я хочу сказать… – Она неопределенно пожала плечами, стараясь пояснее выразить свою мысль словами. – Мне вообще необыкновенно повезло. Я веду самую привилегированную жизнь. В следующем году выйду замуж. Стану жить в красивом доме. В моем распоряжении будет все, о чем только может мечтать любая женщина.

– Так почему же у вас сейчас такие грустные глаза, когда вы рассуждаете о собственном блестящем будущем? Как я понимаю, впрочем, вы сами намекнули на это при нашей первой встрече, ваш брак – это, скорее всего, такая сделка, в которой участвует не столько сердце, сколько голова. Я прав?

– Месье Бройли, вам многого не понять, – после короткой паузы ответила Изабелла. – У нас в Рио все по-другому. Это отец захотел, чтобы я сделала хорошую партию. Мой жених родовит. Его семья – одна из самых знатных во всей Бразилии. К тому же, – она сокрушенно вздохнула, – у меня нет никаких талантов, как, скажем, у вас, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Я всецело завишу от своего отца. А вскоре буду зависеть от мужа. Он будет обеспечивать меня всем, что мне нужно.

– Понимаю, мадемуазель. И глубоко сочувствую вашей доле. К сожалению, – Лорен тоже вздохнул, – единственный человек, который может изменить вашу судьбу, это вы сами.

Он отложил карандаш в сторону и несколько минут молча изучал свои наброски, а Изабелла в это время сидела, боясь пошевелиться. Разговор явно вывел ее из душевного равновесия.

Наконец Лорен снова поднял на нее глаза.