Марина Москвина - Между нами только ночь [сборник]

Жалко только, что обе книжки я вам забыла подписать от имени двух мужчин моей мечты (примерно фифти-фифти). Вернее, никак не могла к себе прислушаться: люди вокруг порой так отвлекают, я решила, что прямо при вас подпишу. Но увидела Лёнину Луну в Париже и обо всём забыла! А уж после глоточка твоего чудесного напитка забыла не только то, что было, но и то, что будет. Поэтому как только окажусь в начале лета у тебя в гостях (я так за нас за всех решила!), то сразу же, надеюсь, полюбившиеся вам книжки – подпишу.

Шлю тебе отрывок из своей следующей книги про 2012, которая называется “Время Прыжка”, я тебе о ней рассказывала вчера. Это настоящее чудо .

Обнимаю вас с Лёней руками своих английских френдов – с Босоногим я давно знакома, а с Дайером надеюсь тоже вскоре задружиться.

Ждите меня в начале мая с рассказами о прекрасном Альбионе.

Буду очень и очень внимательной, чтоб все успеть и ничего не забыть))))

I!!!”

“Босоногий доктор” и другие уникумы с ее легкой руки увидели свет уже в издательстве “Рипол Классик”. Сергей Макаренков выдал карт-бланш Вавилову и Мелдрис на путеводные книги, которые в России еще никто не переводил и не издавал.

Сам Макаренков – известный апологет духовного развития, искатель нехоженых дорог – в своем издательстве не только насаждал психологические практики, но также основал театр из сотрудников, пригласил режиссера, учителя фехтования и актерского мастерства. Всё это обернулось эксклюзивным представлением в театре на Страстном бульваре по пьесе Григория Горина “Однажды в Вероне” – о том, как развивались события после гибели Ромео и Джульетты, – с декорациями, роскошными костюмами, при полном зрительном зале, восторге и аплодисментах. Директор издательства играл короля, Олег Вавилов исполнил роль негоцианта Доджия, а наш Серёжа – интригана Бенволио.

Ох, какой выдался счастливый вечерок! Тем более прямо передо мной в первом ряду маячил Иркин затылок. Он мне добавлял драйва. Наша семья заняла чуть не весь второй ряд. Еще бы! На протяжении нескольких месяцев мы почти не видели сына, а дети – отца. В ночь-полночь он являлся с ежевечерних репетиций, а также серьезных занятий по фехтованию, всё это после рабочего дня, и в праздники, и в выходные – сплошь посвященные служению Мнемозине.

Зато когда он возник на авансцене в голубом камзоле, шляпе, ботфортах, со шпагой на боку, и глава Монтекки – сам Макаренков – сказал ему:

– Бенволио! Когда я умру, то передам тебе всю мою власть и деньги!

Сергей кивнул, довольный, потирая ладони.

– …но умру я нескоро! – добавил Макаренков-Монтекки.

Сергей состроил такую физиономию, что зал покатился со смеху.

Правда, семья, включая дедушку, очень переживала, что по роли наш мальчик в ночной потасовке наносит Антонио удар в спину с последующей репликой несчастного: “Ах, храбрецы! Мерзавцы! В спину!..”

Нас обуревали противоречивые чувства: волнение, радость… и надежда – чем черт не шутит, может, обойдется, и этот злополучный удар в спину удастся миновать? В результате в пылу преследования рапира воинственного Бенволио была слегка занижена в полете, так что укол пришелся герою-любовнику точно в ягодицу.

– Нет, ну каково? – возмущался директор по продажам Витя Левченко, блистательный исполнитель роли Антонио. – Тишков мне как дал по заднице! У меня дальше реплика: “Ах, храбрецы! Мерзавцы! В спину!..” А меня такой смех разобрал! Я хохочу – не могу остановиться. Еле взял себя в руки!

“…Как приятно было сидеть перед тобой, не страшась ни чумы, ни сверкавших перед самым носом шпаг, и наблюдать захватывающие издательские страсти – совсем как в жизни! Совсем как у Шекспира! – писала мне Ирка после эпохального действа в театре на Страстном. – Представляю, что испытывала ты, когда твоя родная кровь и плоть произносила монологи и обнажала клинок! Говорят, гордость – это то, от чего собственное эго надо отучать и пряником, и бубликом, и даже шлепком, но, по-моему, бывают такие моменты, когда ее должно быть много, и она должна быть написана не где-то, а прям на лице…”

Каждая наша встреча была сродни фейерверку, который она проморгала тогда на мосту над Темзой, мы широко и подробно праздновали жизнь, не омрачая миг довольно редкого свидания житейскими невзгодами. Общение с Иркой – особое удовольствие: всё светится вокруг, мерцает, материя в ее случае недвусмысленно подтверждала свою иллюзорность, а ликование в чистом виде – свою единственную реальность.

Народ вокруг чувствовал это, по-своему реагировал: заходим в грузинский ресторанчик, там звучит песня: “Постой, паровоз, не стучите, колеса…” Хозяин увидел нас и сменил пластинку, поставил красивое хоровое грузинское песнопение. Такую проявил душевную тонкость.

“Легкое верно”, сказал Чжуан-цзы, но это вторая половина изречения. До этого “легкого” большой путь, “легкое” надо выстрадать.

Жизнь ее с детства была ареной борьбы телесности и духа, может, это путь воспитания внутреннего дракона, не по своей воле выбранный. Уже в юности стало садиться зрение, всё утонуло в тумане, после операции в клинике Федорова мир открылся ей в ясности и красочности, и еще долго жизнь казалась сказочным театром, который удивляет и приносит сюрпризы на каждом шагу.

Года не проходило, чтобы с ней что-нибудь не приключилось – “но я, несмотря на очередное небольшое фиаско, бодра, весела и ужасно энергична…”

“После месяца бобово-углеводной диеты летаю туда-сюда как на крыльях. Встаю в шесть утра, и понеслась. Тонус такой влюбленности, но не в кого-то, а в ощущение себя бодрой, уверенной и чертовски привлекательной. Все в один голос это утверждают, при этом упирают на цветущий здоровый вид и ту энергию, которую он излучает…”

Неимоверными усилиями отремонтировав “костяк”, она полностью восстановила движение, и не простое, а ту неподражаемую пластику, которая позволяла ей идти, почти не касаясь Земли, и знай себе танцевать без устали на протяжении пяти-шести-семи часов под звездами Сахары или Калахари, Чиуауа, плато Колорадо – я совсем запуталась в ее марш-маневрах. Более того, она мечтала открыть собственную школу танца, раскрывающего внутренний космос, ибо знала секрет, как преодолеть узость наших границ.

Однако прием антибиотиков после чреды операций повлек за собой строжайшую диету; но как это преподносится!

“Теперь о здоровье – тема, давно набившая оскомину. Кто будет говорить, что я ничего не ем, – не верьте. Просто я исключила из рациона все виды сахара, белой муки и риса, продуктов с добавлением дрожжей и тех, на которых образуется плесень, а также кофе, сыра, грибов, алкоголя, уксуса и т. д. А что же тогда можно? Любую рыбу и мясо, только не копченые, а свежие. Почти все овощи и салаты. Можно есть содовый ржаной хлеб, дикий рис, гречневую кашу (пришлите мне со следующей оказией пару килограмм, а то я купила китайскую гречку, так она после трех минут варки превратилась в прогорклую размазню – что с них взять, с китайцев), оливковое и сливочное масло, живой натуральный йогурт и творог, орехи – но в скорлупе, когда они хранятся в очищенном виде, на них образуются невидимые грибки плесени. То же, к моему великому сожалению – и на сухофруктах. Чай, кофе, соки – нельзя, зато минеральную воду негазированную – в любых количествах. Из травяных и популярных здесь фруктовых чаев – только ромашковый. А также три раза в день – сок алоэ и ампулы с дружелюбной бактерией, которая вселяется на место вредителя.