Евгений Князев - Красный пассажир

— Я вас понял Игорь Львович, — Бубновский грозным взглядом остановил, открывшего было рот, помполита, — прения закончены, только будьте на борту, в любой момент можете понадобиться.

Когда Игорь поднялся, чтобы закончить этот затянувшийся разговор, Капитан подал ему знак рукой.

— Извините, господа, я выйду на минутку с начальником.

Никто не возражал, все занимались своими делами, только Бухарцев нервно теребил туго скрученный журнал, то и дело пощелкивая им по внутренней стороне крупной ладони. Им тоже овладело беспокойство, охватившее всю его сытое тело. «Этот Смагин хоть и нарывается по жизни, но сегодня, кажется, прав, ведь завтра все может в корне измениться, за какие-то часы рухнет все то, что нарабатывалось годами. К тому же звонили из парткома — ожидается комиссия, это уже серьезно» — Бухарцев встал, прошел вдоль каюты и выглянул в иллюминатор. Швартовка уже закончилась, но вход на судно встречающим был еще закрыт.

«Отчего радуется эта толпа на причале» — не уставал терзать себя дурными мыслями Бухарцев, — что за народ, быдло, да и только, им действительно хоть кого во главе поставь — все будут хорошие, что коммунисты, что демократы, что ГКЧЕКИСТЫ нет, нужно что-то срочно предпринять. За кого я, за новую власть или за старую? И что замыслил кэп, он покосился на сидячих за столом людей, которым, казалось, и дела не было до него, такого всеми уважаемого первого человека на пароходе. — Надо посоветоваться с Руппопортом, старый лис всегда находил выход из, казалось, безвыходного положения. Вот и сейчас он ведет себя совершенно спокойно, рассказывает очередные анекдоты про Горбачева, пьет коньяк и совершенно не пьянеет. Но Бухарцев все же догадывался, каждый из сидящих здесь проворачивает в голове свой план дальнейших действий и молит бога, чтобы новые вихри перемен не снесли, не вырвали с корнем и не выбросили на свалку их устоявшиеся мирки.

В это время в просторном фойе на верхней палубе капитан Бубновский беседовал со Смагиным.

— Игорь Львович, после обеда, где-то к шестнадцати, ожидается комиссия из пароходства. Буду откровенен, нас посетит заместитель начальника пароходства Иосиф Бланк, секретарь парткома Иван Сличенко и начальник отдела кадров Александр Гуща, вы их прекрасно знаете. — Капитан на минуту замялся, затем продолжил, — я дал команду подготовить один люкс и два полулюкса, ну вы сами понимаете. Буду вам признателен, если вы составите нам компанию, вы, не против?

— Нет проблем, Семеныч, — Игорь по-свойски похлопал растерявшегося Кэпа по плечу, — да он хорошо знал и Иоську Бланка, услужливого, рыхлого мальчика, который в ДВВИМУ активно занимался комсомольскими делишками, а затем шестерил у бывшего начальника пароходства Валентина Панкина, которого по указке парткома вместе с дружками по партии подставил в Питере, чем подписал ему смертный приговор.

Знал он и Ивана Сличенко — махрового марксиста, любившего хорошо поддать и покуражиться на шару с судовыми девицами, а на утро, на парткомиссии, обдавая подчиненных перегаром и гнилым запахом прямой кишки, пораженной раковыми клетками, отстранить от должности очередного опального капитана, впавшего в немилость.

Коренником в этой упряжке был Сашка Гуща — матерый кадровик, выросший из младших инспекторов в настоящего кадрового волка. Он был замкнут, молчалив, исполнителен и всегда трезв — это ему помогло остаться на плаву во времена очередной смены власти, не смотря на полное отсутствие мозгов и образования. Он — то и возглавил комиссию по проверке судов стоящих у причала в порту Владивосток.

Предстояла большая чистка в рядах плавсостава и Гуща, предчувствуя хорошую охоту, изнывал от нетерпения вонзить свои желтые клыки в очередную жертву и оросить горячей, сладкой кровью морской братии свои холеные, но уже загаженные проказой подлых сделок, крохотные, словно у карлика, ручки.

Об этом хорошо было известно и Игорю Смагину, поэтому он серьезно предупредил мастера:

— Михаил Семенович, большая просьба, пристройте куда-нибудь «помпу», боюсь, он всю обедню испортит.

— Ну, это моя забота, — Бубновский многозначительно улыбнулся, — я больше за вас беспокоюсь, Игорь Львович, не сболтните чего лишнего. Короче, будьте у меня на виду, так, мне старику легче будет.

Смагин спустился по широкому трапу в центральный холл, заполненный двумя десятками первых пассажиров, с чемоданами и большими тюками, перетянутыми скотчем. Люди толпились у окна администраторской кабины и о чем-то возбужденно переговаривались между собой. Игорь по своему морскому опыту знал, что эти последние, томительные часы и минуты перед встречей с землей — самые тяжелые для любого моряка, поэтому он, как мог, пытался ускорить процесс оформления документов. Вика Григорьева с каменным лицом и дежурной улыбкой не успевала отвечать на вопросы подходящих пассажиров. Все ждали команды на выход и потому устремили свои взоры на Смагина.

— Успокойтесь товарищи, через десять минуть закончится оформление, и вы все покинете борт этого приветливого теплохода, не бойтесь, никого здесь не оставят, вас уже заждались на берегу родные, друзья и близкие. Имейте в виду, пока вы ходили по морям в стране произошли огромные перемены, так, что будьте бдительны и не наделайте глупостей.

— Да знаем уже, чего нас пугать — пробасил стоявший совсем рядом загорелый мужик, заправляя в джинсы непокорную майку, обтягивающую его атлетический торс. — Видали мы уже и ВКПБ, и КПСС, и ГКЧП, что еще дальше будет, а мы как пахали, так и пашем, как пили, так и будем пить. Точно, братва. — Разношерстная публика ответила ему гулом одобрения, — открывай двери, начальник, девять месяцев земли под ногами не чуял, вон бабы наши голосят на причале, щас грехи замаливать будут. Да мы сами понимаем, знали за кого и куда шли.

Его оборвал тихий, властный голос Руппопорта.

— Добро пожаловать господа рыбаки на берег — вас встречает новая Россия, пусть сбудутся все ваши ожидания, а любовь ваших женщин не превратится в пепел страстей.

«Во, сказал, мудрый еврей, чтобы мне так жилось!» — не удержался Смагин блеснуть маланским жаргоном, подмигнув здоровенному лысому детине, с татуировками якорей и парусников на гладких, мускулистых руках, и чтобы подчеркнуть свою солидарность с морской братией, а также некоторое превосходство, первый вышел на горизонтальный трап.

Метрах в двадцати по корме лайнера стоял притянутый желтыми, витыми канатами к причалу тот самый невзрачный пассажирский теплоход с ввалившимися, словно у старой клячи, потертыми боками — бортами и торчавшими ребрами шпангоутов. Смагин прочитал название: «Любовь Орлова». Да это же его первое пассажирское судно, на котором он три года назад самостоятельно отправился в нелегкий северный рейс, господи, как давно это было, а прошло всего — то три года…