Думитру Попеску - Избранное

Тудорица, которая когда-то зажгла тыкву, наполненную керосином, чтобы разогнать тучи, поняла вдруг, почему Иоана беспрерывно повторяет:

— Ах, оставь меня, не трогай, я не его оплакиваю, не его…

Перевод Е. Азерниковой.

Был полдень.

Солнце упало на дно колодца, и девушка пыталась достать его оттуда ведром. Колодезный журавль тихо поскрипывал, как калитка в глубине сада. Девушка закрыла глаза и вместо солнца увидела луну, зацепившуюся за сливу. Она вспомнила летний вечер, скрип калитки и чью-то тень, бесшумно проскользнувшую в сад.

Сердце таинственной тени гулко стучало у самой ее груди. Земля раскололась надвое, а сама она, охваченная неведомым трепетом, полетела куда-то в бездну. Ни луны, ни деревьев в саду, ни калитки — ничего больше не было, все исчезло. Словно пораженная молнией, она металась и таяла в кромешной тьме. Лишь ее дыхание сливалось с дыханием тени, вошедшей в калитку. Прошла минута, а может, несколько часов, капли дождя вплелись в их дыхание, а ее словно растаявшее тело вновь обрело плоть. Она лежала в саду у корневища сливы, руки тени, вошедшей в калитку, обвивали ее. Капли дождя целовали голые икры ее ног.

Капли из колодезного ведра рябью расходились на зеркальной поверхности воды. Желтое горячее солнце плавало в колодце. Солнце посылало лучи небу, согревало руки девушки, которая старалась зачерпнуть его ведром. Руки ее были горячими, как в тот день, когда сын почтальона привел ее средь бела дня к себе в дом и сообщил родителям, что собирается взять в жены.

— Лазарь, брось шутить, оставь девушку в покое, не морочь ей голову. У нее есть парень, и она его ради тебя не бросит. У Испаса, сына Испаса, достатка больше, чем у тебя.

— Мама…

— Да и знает она его поближе…

— Мама, о чем ты говоришь?

— Только о том, о чем давно все говорят. Думитру, — обратилась Войка к мужу, почтальону, который невозмутимо грелся на солнышке, — Думитру, тебе разве нечего сказать?

— А что я должен сказать, женщина?

— Сын твой надумал жениться.

— Это у него пройдет, — пробормотал Думитру, не взглянув на сына.

— Так он ведь и девушку привел.

— Как он вошел?

— В ворота.

— Пусть через ворота и выйдет, — промолвил Думитру и пошел к колодцу напиться.

— Отец, разве ты не слышал? Я собираюсь жениться! Не прикидывайся глухим — я ведь, как сказал, так и сделаю. Я женюсь на Марии.

— Женщина, скажи своему сыну, что Марию берет в жены Испас, сын Испаса, и что он с ней живет.

Лазарь подошел к отцу, схватил его за грудки и встряхнул как следует, приказывая замолчать. Но в эту минуту Мария сбежала со двора почтальона. Вечером, возвращаясь домой, она услышала разговор двух старух:

— Слыхала, Думитру-почтальон захлопнул дверь перед носом Марии, на которой его сын собрался жениться?

— Какой Марии?

— Марии, дщери божьей. Войка сказала мне, будто Испас, сын Испаса, жил с Марией и она затяжелела от него.

— Может, это враки?

— Нет, Ион Погонич видел, как Испас раза три ночью выходил со двора Марии.

— Ну и что? Дщерь божья — красавица, словно ангел, слетевший с неба. Правду говорит Жоица Пруною: Мария будто воскресенье среди других дней недели. За ней многие бегают, и в жены хотят взять, но она в их сторону и не глядит — вот и распускают про нее всякие сплетни… Мужики, если по-ихнему не получится, оговорят хуже всякой бабы.

В домике на краю села Мария всю ночь не могла заснуть. И виделось ей поле все в голубых и красных цветах. По полю по росе идет женщина и прижимает к груди сладко спящего младенца.

Пустынное, заброшенное поле простирается далеко вокруг. Порывистый ветер налетает и пригибает к земле цветы, ожидающие восхода солнца. Лица женщины не видно. Какая неведомая сила привела ее сюда до восхода солнца, заставила положить в траву малое дитя, сладко спящее в пеленках? Кто эта женщина? Откуда она? И куда идет?

Мария не могла ответить на эти вопросы, хотя задавала их себе не первый раз. Она металась на постели, вспоминая свое детство в прислугах у деревенского корчмаря. Ее привела туда старуха, которая нашла Марию в поле и растила до шести лет. Старуха умерла, а девочку корчмарь оставил у себя, чтобы она качала детей и мыла посуду.

— Чья она дочь? — спросил однажды корчмаря какой-то проезжий.

— Божья, — ответил, смеясь, корчмарь, не предполагая, что с этого дня никто в селе не назовет девочку иначе, как дщерь божья.

— Дщерь божья не бывает в церкви — ее не пускает корчмарь.

— У дщери божьей выпали молочные зубы.

— Дщерь божья сегодня купалась в реке.

— Дщерь божья впервые вышла на хору.

— Дщерь божья работает в кооперативе — у нее ведь ни гроша за душой. Бог дал ей только жизнь, землей он забыл ее наделить. Если бы не кооператив, так в служанках и осталась бы — пусть скажет спасибо господу богу.

На следующий день после того, как Мария сбежала со двора почтальона, она глянула на себя в зеркало — на нее смотрело чужое лицо: глаза распухли от слез, синие круги темнели под ними.

В зеркале колодезной воды отражались глаза, волосы и губы девушки. Золотое яркое солнце горело в ведре, наполненном водой. Светило, упавшее с неба, было такого же цвета, как волосы девочки, которую Мария родила вскоре после того дня, как сбежала со двора почтальона. Лунной ночью в саду она ждала, что распахнется калитка — и тень ее растворится в объятиях тени любимого, и дрожь, от которой земля раскалывается и исчезают деревья и луна, вновь охватит ее. Она хотела, как и прежде, забыть обо всем на свете и слушать только свое дыхание и дыхание любимого, слившиеся воедино. Но Лазарь не приходил. Узнав, что родители заперли его в хлеве, Мария собралась с духом и как-то вечером дворами пробралась к его дому. Она подобралась задами как раз в тот момент, когда Думитру и Войка сквозь оконную решетку передавали Лазарю ужин.

Собаки лаяли и рвались с цепи.

— Отец, ты не собираешься меня отсюда выпустить?

— Да полно, сыночек, не так уж плохо ты устроился. Не работаешь, прохлаждаешься, ешь, спишь — живешь, как говорится, барин барином. Посидишь здесь в тишине да в прохладе, может, блажь из тебя и вылезет.

— Засмеют ведь вас за то, что вы меня взаперти держите, и меня с вами заодно.

— Лучше, сыночек, пусть смеются над тем, что мы тебя взаперти держим, нежели над тем, что ты в наш дом приведешь уж больно усердную невестку…

— Усердную и щедрую, — изрекла Войка. — Щедра она ко всем. Всем дает, никому не отказывает. Дочку в девках родила, всем доказала, на что способна.

— Мать, да замолчи ты, наконец!

— Не кричи, сынок, село разбудишь. Ведь ни я, ни Войка пока не оглохли. Не образумился ты, видать, отдохни еще чуток.

— Он глуп, Думитру, если не может понять, что ей просто нужен дурак, на чье имя она девочку запишет. Спала, с кем хотела, а теперь собирается окрутить нашего дурачка. Зато мы — не дураки, Лазарь, и не позволим тебе стать посмешищем!