Денис Соболев - Говорящий с травами. Книга вторая. Звери

Парень нахмурился:

– Но ведь я должен буду сказать, что нет здесь никого. Так что узнают наверняка.

Матвей закусил губу, задумался. Прав паренек. Но ничего не поделаешь, не брать же его в плен. Ничего это не изменит. Он кивнул парню, отпустил зло огрызающегося жеребца.

– Бывайте! – парень ударил пятками в бока коня, и тот сорвался с места, помчал вдоль улицы, разбрасывая из-под копыт комья жирной грязи. Матвей постоял еще, глядя ему вслед, затем повернулся к другу:

– Вот что, Игнат, надо к нашим спешить. Деревня пуста, нет никого. Но то сегодня. А вот что завтра будет – непонятно.

Они вихрем промчались по деревне, влетели в знакомый двор Аксиньи, оглушительно скрипнув калиткой, скатились к реке. Быстро скинули обувь, почти не касаясь воды (так спешили) переправились через реку, обулись и бегом бросились к Никодиму. Тот видел их спешную переправу, и вышагнул навстречу:

– Что?

Игнашка сбивчиво пересказал Никодиму их разговор с парнем, пока Матвей отвязывал коней. Вскочили в седла, помчались по лесной тропе со всей возможной скоростью. До зимовья добрались к обеду. Никодим, услышав новости, всю дорогу хмурился, но ничего не сказал. А что говорить? Все соберутся, тогда и выскажется.

Староста собрал народ у большого костра, где женщины привычно уже готовили на всех:

– Ну, хлопцы, говорите.

И Матвей заговорил. По мере его рассказа лица у собравшихся серьезнели, в глазах разгоралась тревога. Выслушав рассказ до конца, староста сказал:

– Вот, стало быть, какие новости. Что делать будем?

Вперед шагнула мама Даренки:

– Домой вертаться надо. Иначе ведь займут дома-то наши. А и власть эта новая, может, даст защиту?

Женщины загомонили одобрительно, но мужики задумчиво молчали. Столько трудов по переезду в тайгу, и все зря? Ох, не к добру это все, не к добру…

Никодим сказал вдруг громко, стараясь пересилить общий гомон:

– А я думаю, что нет пока никакого смысла возвращаться. Сделаем, как решили. Зачнем огороды, будем охранять. Ну и сделаем постоянный дозор тогда в деревне. И если кто приедет – дозор и поговорит с ними. А возвращаться точно рано. Не знаем мы, что это за власть, да только от нее мы и ушли в тайгу.

И вновь вскипело вокруг костра обсуждение. Кто-то настаивал на возвращении в деревню, кто-то соглашался с Никодимом. Староста молча наблюдал за спорящими, не вмешиваясь. Он был очень мудрым и знал, что в такие моменты не стоит пытаться говорить. Нужно дать людям высказаться, выговориться, и потом подвести итог их обсуждению.

Но вышло иначе. Точку в споре поставил отец Матвея. Он вышел вперед, поднял руки, призывая к тишине. И когда все утихли, заговорил:

– Нет смысла спорить. В деревню возвращаться нельзя. Когда мы сюда уходили, мы ведь много о чем подумали. Не подумали только о том, что наши дома могут занять. Но на этот случай мы там дозор поставим, прав Никодим. А всем туда ехать нельзя никак. Налетят находники, и придется воевать. Много мы не навоюем. А так все женщины с детьми тут, под защитой. Не взять нас просто так. Не думаю, что среди этих большевиков много таежников. Все больше ведь работяги с заводов. А таким нас в лесу ни за что не взять. Дома какие не есть уже ставим, до снега доживем. На покосы выйдем, да и за деревней будем приглядывать. Так, нет, Петр Милованыч? – он повернулся к старосте.

Тот поднялся, сказал решительно:

– Точно, Матвей, так и сделаем. В деревню мы всегда вернуться успеем, надо пока здесь жизнь настраивать. На днях орляк в рост пойдет, засолить надо бы. Я так думаю, нужно нам много всего в этот год заготовить. Будет что потом в город отвезти, поторговать и новости узнать. А пока надобно решить, кто в дозоры ходить будет. Хорошо бы взрослых мужиков, к оружию привычных. Что думаешь, Матвей?

– Дак вся деревня привычная считай. Нет, надо и старшаков со взрослыми отправлять. Пусть учатся в секретах сидеть. А мужики тут нужны – работы край непочатый.

На том и порешили. Отец Матвея отобрал первую дозорную смену: им предстояло уйти в деревню на сутки и смениться завтра вечером. Так и будут меняться. В дозоре пятеро, из которых один вестовой. В случае необходимости он сломя голову несется в тайгу, за подмогой или еще зачем.

Матвея отец решил в дозор пока не отправлять, сославшись на необходимость начала промысла. Матвей немало удивился – какой промысел в лето? И отец объяснил:

– Вот смотри, сын. Сначала папоротник. Его много надо набрать. А в тайге весной сам знаешь, опасно. Собирать будут бабы с ребятней, а мы с тобой их охранять будем. Медведи сейчас голодные, да и шумим мы, злобится зверь. Потом гриб, да и рыбу нужно ловить и солить да сушить. Тут ты к деду Власу за помощью иди. Ты его в тайгу уговорил, тебе с ним и совместничать. К осени ближе шишковать надо, а потом и дичь бить. Много работы. А в деревне и без тебя управятся.

Матвей слушал отца, и в душе его крепла уверенность в том, что не договаривает отец. И спросил напрямую:

– Бать, опасаешься чего?

Тот глянул остро, пытливо, потом кивнул медленно:

– Опасаюсь, сын. Могут ведь и вправду прийти чужие, могут. И тогда один Бог знает, чем дело кончится.

Матвей вскинулся возмущенно:

– Тогда тем более мне там надо быть! Не буду я за других прятаться. Не пустишь – сам пойду, – и уставился на отца упрямо. Отец взгляда не отвел – не та порода. Но спорить не стал – признал правоту сына. Сказал только:

– Добро, сын. Но слушать меня беспрекословно. И пойдешь в дозор только тогда, когда я скажу. Пойдешь, пойдешь, – сказал, заметив, как Матвей вскинулся, – я же сказал…

Первый дозор ушел в деревню, на завтра был назначен огородный день, поедут женщины в деревню. С утра приедет вестовой, даст добро – и в путь. С первым дозором отец пошел сам – нужно было выбрать места, где сядут наблюдатели. Да и посмотреть, как ребята будут себя вести. Важно ведь не шуметь, не ходить по деревне, вообще ничем не выдавать своего присутствия.

Матвей остаток дня провел в привычных уже трудах, помогал очередной сруб ставить. Работа не тяжелая, да и с деревом работать он любил. Запах свежей стружки и смолы смешивался с ароматом сосновой хвои и легкого синеватого дымка от костра, у которого вовсю кашеварили женщины. Ребятня натащила из леса сморчков да колбы, и затевалась большая жареха. А после хорошей работы да на свежем воздухе можно и сапог съесть, главное порезать помельче. Вечером Матвей развел свой небольшой костерок в стороне от общего. Он устал, не хотелось говорить, хотелось побыть в одиночестве. Но не удалось. Котелок с чаем уже закипал, рыжие языки пламени жадно облизывали его черные закопчённые бока, сушняк потрескивал, выбрасывая в ночь снопы искр. Хорошо. Над головой раскинулось звездное небо, ночной воздух был холодным, и тепло от костра приятно грело лицо. Матвей сидел, не думая ни о чем, когда услышал легкие шаги. Поднял голову и увидел Анютку: она стояла у костра, смешно щурясь на огонь, и тень от ее длинных пушистых ресниц резко выделялась на белой коже. Почему-то Матвей сразу это заметил. Анютка переступила с ноги на ногу, спросила нерешительно: