Бенджамин Кункель - Лекарство от нерешительности

— Хорошо, что мы поговорили… — Голос у меня сорвался.

— Давно пора было!

Все таким же срывающимся голосом я произнес:

— В жизни все слишком долго.

— Кроме нее, — пробурчал папа. Я так и не понял, что (или кого) он имел в виду.

Эти слова звенели у меня в ушах и на следующий день, когда самолет оторвался от взлетной полосы аэропорта Кеннеди, вдавив меня в кресло и добавив к усилию осмыслить тот факт, что все мосты уже сожжены, скручивающее усилие. Я смотрел, как мегаполис внизу ужимается до размеров собственного макета, и это было душераздирающее зрелище, заставлявшее поверить: ни от людей, ни от их количества ничего не зависит. Вскоре и макет мегаполиса исчез; осталась только тьма: она мигала огоньками, но от этого не переставала быть тьмой.

Таксист стащил с меня рюкзак и закинул его в багажник, словно похищенного ребенка. Наташа открыла правую заднюю дверцу и жестом отправила меня на сиденье. Сама она села справа, а Бриджид — так звали не-блондинку — обошла машину и села слева от меня. Когда девушки одновременно захлопнули двери, стало очевидно: это похищение.

— Вы прямо как пара киднепперов, — сказал я. Потому что их и была пара.

Такси покатило, терминал остался позади. Наташа перегнулась через меня к Бриджид и прокомментировала:

— У Двайта невероятная интуиция. Он разве что будущее не предсказывает.

— Она шутит, — заверил я Бриджид. Затем повернулся к более осведомленной Наташе со словами: — Это неправда.

— А как ты тогда узнал, что Бриджид встречает именно тебя? Она ведь тебе не махала?

— Я узнал, что она встречает меня, потому что она меня узнала. Вот как. Вдобавок Бриджид — белая. — Я повернулся к Бриджид. — В смысле, ты белая, Бриджид. В смысле у тебя белая кожа. В смысле…

— Белая, — созналась Бриджид.

— Не то чтобы все эквадорцы смуглые. Вовсе нет. Среди них попадаются и белые. Иногда. Я все понимаю. Но…

— Придется раскрыть тайну. Я ему подмигнула. У белых есть такой секретный знак, чтобы они могли распознать друг друга в любой толпе. — Предполагалось, что мы с Наташей рассмеемся, но мы не рассмеялись. — Вообще-то я пошутила, — пожаловалась Бриджид с легким, не поддающимся идентификации акцентом.

Мне ужасно хотелось узнать, кто такая эта Бриджид, но спрашивать при ней было бы неприлично. Я вдруг с ужасом подумал, что Наташа могла рассказать мне о своей жизни в последние десять лет или даже написать нечто более важное, а письмо так и висит у меня в ящике, потому что я забыл проверить почту. Конечно, вполне вероятно, Наташа ни словом не обмолвилась о своей подруге; вдобавок я не мог вспомнить, была ли Наташа предусмотрительна раньше, в школе. Соответственно, сообразить, в ее стиле было бы написать о чем-нибудь таком в письме или нет, не представлялось возможным. Положение мое между двумя молодыми женщинами казалось несколько двусмысленным. С другой стороны, именно Бриджид спросила, благополучно ли я долетел.

— Вполне. — Я старался почаще вертеть головой, чтобы не выглядеть невежливым. — Иначе меня бы здесь не было.

— Как хорошо, что мы все здесь. А скоро будем в Кункалбамбе!

— Это очень живописный город, — начала Бриджид. Интересно, собиралась ли она продолжать?

— Расположенный в прелестной долине, — продолжила Наташа.

Бриджид:

— Рядом с тропическим лесом.

Наташа:

— Но он не слишком влажный.

— О таком климате можно только мечтать.

— В Кункалбамбе всем нравится.

— Приятно слышать.

И слышать действительно было приятно. Однако к тому времени, как такси высадило нас на пустой горбатой улице и Наташа открыла одну за другой три двери своей квартиры и стала открывать четвертую, мое приятное возбуждение перешло в куда менее приятную тревогу. Приехал на свою голову, думал я; вот утром, не успеем мы закрыть за собой четвертую (первую) дверь, как на нас налетят грабители или революционеры и обчистят до нитки. В лучшем случае.

Я положил рюкзак на пол и подошел к окну, чтобы сквозь металлическую решетку полюбоваться видом. Кито сбегал с поблескивающих склонов довольно мрачных гор, по всей вероятности, защищавших город с севера. Вдали висело облако; по краю его, словно обнаженный нерв, дрожала яркая изломанная линия. Несмотря на то что эта линия представилась мне собственным нервом, дрожащим от страха, я, повернувшись к окну спиной, довольно бодро выдавил:

— Наташа, я ужасно рад, что приехал.

— Ты прекрасно проведешь время.

Если бы она в этот момент не зевнула, фраза насчет времяпровождения прозвучала бы гораздо убедительнее.

— Может, выпьем за встречу? Хотя, наверное, это неделикатно — предлагать выпить чужого, в смысле — твоего, — предложил я.

Бриджид исчезла в спальне, мы наконец остались одни.

— Двайт, уже за полночь.

— Да-да, знаю. В Нью-Йорке тот же часовой пояс. — Я оглядел полупустую непривычную комнату. — Странно, правда?

Наташа сказала мне располагаться на диване в гостиной, а сама ушла в спальню к Бриджид, потому что они с ней были двоюродные сестры, или подружки-лесбиянки, или образованные европейки в дикой стране, или просто две женщины в квартире с одной кроватью — кто знает? Оставшись один в чистой прохладной кухне, я набрал из-под крана стакан воды — очень надеясь, что ее можно пить, — и принял две таблетки: «лариум» от малярии, а «абулиникс», соответственно, от абулии. После чего лег спать.

Как странно: люди прямо-таки рвутся в будущее, словно они там уже побывали, словно возвращаются на виллу после зимы. Только благодаря их ничем не обоснованной самонадеянности я кое-как, шаг вперед и два назад, продвигаюсь следом, не клацая зубами от страха. Но вот прочитаешь в «Таймс» о каком-нибудь таинственном и страшном происшествии — например, о том, как человек услышал шум около дома своей сестры, выскочил на улицу и провалился в заброшенную меловую каменоломню — просто провалился, земля сомкнулась, и с концами, тело так и не нашли, — вот в таких-то случаях и понимаешь, что в будущем никто никогда не был, что из будущего не возвращаются.

Мысль о том, что и мне не суждено отсюда вернуться, усугублялась пустотой квартиры. Здесь не слышно было звуков, характерных для обитаемого помещения; не видно было личных вещей, безделушек, намеков на беспорядок; здесь стояла только самая необходимая мебель, а на стенах, словно шрамы, в прямоугольниках белели обои, сохранившиеся в первозданном виде благодаря висевшим здесь некогда картинам или плакатам. Наташа, наверное, переехала так недавно, что казалось, будто она, наоборот, завтра съезжает. Не удивительно ли, что эти два противоположных состояния так мистически похожи? Впрочем, убеждал я себя, не стоит беспокоиться, один из побочных эффектов «абулиникса» — паранойя в легкой форме, первая ее стадия. Немудрено, ведь мозг пациента пытается подстроиться под новые стандарты сознания.