Вальтер Скотт - Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть четырнадцатая

Слѣдствіемъ непростительныхъ посягательствъ Французскаго Императора были убійства, пожары и всякаго рода бѣдствія, производимыя честолюбіемъ одного человѣка, который, нимало не раскаеваясь въ безчисленныхъ напастяхъ, имъ причиненныхъ, напротивъ того оправдывалъ оныя и ими гордился. Это честолюбіе, столь же ненасытное, какъ и неисцѣлимое, оправдывало Европу въ заключеніи его, какъ бѣшенаго, коего слѣпая ярость устремлялась не противъ одного человѣка, но противъ всего просвѣщеннаго міра. Европа, почти совершенно имъ низложенная и съ трудомъ возставшая, имѣла полное право обеспечить себя противъ безразсудныхъ замысловъ существа, руководимаго повидимому страстями, превышающими человѣческія, и способнаго употребишь для исполненія своихъ намѣреній силы, превыше естественныхъ.

Тотъ же самый эгоизмъ, таже самая лживость, которые обнаруживались въ Наполеонѣ въ продолженіе длинной и страшной цѣпи его успѣховъ, послѣдовали за нимъ и въ изгнаніе. Онъ сочинилъ себѣ оправданія для небольшаго числа своихъ спутниковъ, подобно какъ онъ прежде сочинялъ бюлетени для Великаго Народа. Тѣ, коимъ оправданія сіи представлялись -- Ласъ-Казъ и другіе его приближенные -- были слишкомъ ему преданы и слишкомъ великодушны для того, чтобы оспоривать послѣ его паденія то, чему опасно было бы протворѣчить во время его могущества; они принимали всѣ слова его за истины, произносимыя пророкомъ, вѣроятно приписывая вдохновенію то, чего -- не взирая на всѣ свои усилія -- они не могли согласить съ очевидностью. Ужасныя бѣдствія, удручавшія Европу въ продолженіе его владычества, были представлены имъ (въ чемъ, можетъ быть, онъ и самъ себя старался увѣришь) послѣдствіями, которыхъ Императоръ не желалъ и не предвидѣлъ, но которыя неизбѣжно соединялись съ великими планами, предназначенными для исполненія призванному на землю Мужу Судебь, подобно багровому, страшному хвосту, сопровождающему быстрое движеніе блистательной кометы, пущенной законами міра въ неизмѣримое пространство неба.

Онъ свершилъ нѣсколько преступленій другаго свойства, которыя не могли, подобно общимъ бѣдствіямъ войны, быть приписаны исполненію великихъ политическихъ или военныхъ плановъ, но долженствовали проистекать отъ гнѣва и мстительности. Впереди всѣхъ ихъ стояло убійство Герцога Ангенскаго, дѣло вѣроломное и жестокое, которое, будучи неоспоримо доказано, заставляетъ подозрѣвать Наполеона и въ другихъ тайныхъ, кровавыхъ преступленіяхъ -- въ умерщвленіи Пишегрю и Ранта,-- въ пропажѣ безвѣсти Г. Виндгама,-- и въ другихъ, столь же свирѣпыхъ поступкахъ. Мы не станемъ однако же обвинять его въ томъ, что не совершенно, доказано. Ибо хотя и достовѣрно, что онъ былъ склоненъ къ мстительности, свойственной, какъ говорятъ, его единоземцамъ, но извѣстно также, что горячій по нраву, онъ былъ кротокъ и умѣренъ изъ политики; и что, послѣдовавъ первой изъ сихъ склонностей, онъ могъ бы столь удобно предаваться ей при содѣйствіи своей пагубной полиціи, что свирѣпостью своею онъ сравнялся бы съ однимъ изъ Римскихъ Императоровъ. Онъ увидѣлъ, но ужъ поздо, всеобщее негодованіе, возбужденное противъ него убійствомъ Герцога Ангенскаго и, кажется, не хотѣлъ впредь подвергать себя народной ненависти, удовлетворяя своему личному мщенію. Однако жъ полицейскіе архивы и гоненія, претерпѣнныя тѣми, коихъ Наполеонъ почиталъ своими личными врагами, доказываютъ, что покрайней мѣрѣ по временамъ, природа брала свое, и что тотъ, который не былъ обузданъ ничѣмъ, кромѣ уваженія своего къ общественному мнѣнію, иногда уступалъ искушенію отмщать за свои личныя обиды. Онъ называлъ слабостью въ характерѣ любимца своего, Кесаря, что онъ оставлялъ врагамъ своимъ возможность вредить ему; и Антомархи, сообщившій сіе замѣчаніе, сознается, что глядя на человѣка, сіе сказавшаго, нельзя было полагать, что онъ самъ впадетъ въ сію же погрѣшность.

Когда Наполеонъ отлагалъ всякую осторожность и обнаруживалъ повидимому настоящія свои чувства, то онъ старался оправдать дѣла своего царствованія, нарушавшія законы справедливости и нравственности политическою необходимостью или государственными причинами; га. е. въ другихъ словахъ, своею личною выгодою. Этотъ способъ оправданія онъ предоставлялъ однако жъ только самому себѣ, никакъ не дозволяя другимъ Государямъ употреблять оный. Считая себя въ правѣ нарушать народные уставы, тогда какъ его выгоды того требовали, онъ однако же съ жаромъ защищалъ общественные законы, когда полагалъ оные нарушенными другими Державами, какъ будто бы самъ онъ всегда свято соблюдалъ оные.

Но хотя Наполеонъ такимъ образомъ и приводилъ государственную необходимость причиною поступковъ, иначе неизвинительныхъ, а онъ чаще того старался скрывать свои погрѣшности, отрицаясь отъ нихъ или оправдывая оныя доводами, не имѣющими никакого основанія. Привычка скрывать истину и выдумывать обманы такъ въ немъ усилилась, что даже духовное его завѣщаніе ознаменовано самыми грубыми чертами лживости. Онъ говоритъ въ своей духовной будто бы по признанію Герцога Ангенскаго, Графъ д'Артуа имѣлъ шестьдесятъ наемныхъ убійцъ, обязавшихся лишить его жизни; и что по сей причинѣ Герцогъ Ангенскій былъ осужденъ, приговоренъ къ смерти и казненъ. Въ сдѣланномъ Герцогу допросѣ нѣтъ такого признанія, но онъ напротивъ того заключаетъ въ себѣ рѣшительное отреченіе отъ столь ненавистнаго поклепа; и не было сдѣлано ни малѣйшаго покушенія, дабы противопоставить ему въ этомъ свидѣтелей. Онъ равномѣрно одарилъ въ своемъ завѣщаніи злодѣя, покушавшагося убить Герцога Веллингтона; ибо убійца сей, по его странному замѣчанію, имѣлъ такое же право умертвить его соперника и побѣдителя, какъ Англичане содержать его плѣнникомъ на островѣ Св. Елены. Эта статья въ духовной умирающаго человѣка поражаетъ, не только своею свирѣпостью, но и ложностью своего основанія. Наполеонъ выставилъ въ сравненіе два случая, которые въ слѣдствіе сего долженствовали быть, или оба справедливы, или оба неправедны. Если оба они неправедны, то зачѣмъ было ему награждать убійцу въ своемъ завѣщаніи? Если жъ оба справедливы, то зачѣмъ было жаловаться на то, что Англійское Правительство содержало его въ заключеніи на островѣ Св. Елены?

Но вообще въ жизни Наполеона, имъ самимъ написанной, обнаруживается желаніе раздѣлить родъ человѣческій на два разряда,-- на друзей его и на непріятелей, съ тѣмъ, чтобы первыхъ хвалить и оправдывать, а послѣднихъ унижать, бранить и осуждать, не заботясь о справедливости, правосудіи и основательности. Разительнымъ сему примѣромъ служитъ утвердительное его показаніе, будто бы сокровища, вывезенныя въ Апрѣлѣ 1814 года изъ Парижа и оставленныя въ Орлеанѣ, были захвачены и раздѣлены между Министрами Союзныхъ Державъ -- Талейраномъ, Метернихомъ, Гарденбергомъ и Кастельригомъ; и что въ захваченной тамъ казнѣ находилось приданое Императрицы Маріи Луизы. {Смотри Гласъ съ Острова Св. Елены Доктора О'Меры, который повидимому самъ удивленъ смѣлостью сей выдумки. Она еще болѣе кажется странною тѣмъ, что Наполеонъ въ своемъ завѣщаніи располагаетъ частью сей суммы, какъ будто бы она еще находилась въ рукахъ Маріи Луизы.} Если бъ эта сказка была справедлива, то она доставила бы Наполеону легчайшій способъ отмстить Лорду Кастельригу, объявивъ сію тайну Англійской публикѣ.