Вальтер Скотт - Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть четырнадцатая

И такъ, достигнувъ высшей степени человѣческой власти, онъ мудро и съ основательностью учредилъ престолъ свой на томъ же демократическомъ правилѣ, которое ему самому отверзло путь и которое состояло въ томъ, чтобы предоставить всѣмъ людямъ съ достоинствами, хотя и не имѣющимъ титловъ, право пріобрѣтенія почестей по разнымъ Государственнымъ отраслямъ. Это-то былъ тайный ключъ Наполеоновой политики; и онъ такъ хорошо умѣлъ онымъ пользоваться при содѣйствіи отличнаго искуства своего узнавать людей и своего врожденнаго добродушія, коимъ онъ обладалъ въ минуты хладнокровія, что онъ никогда, при всѣхъ превратностяхъ своей судьбины, не пропускалъ случая привязывать къ себѣ народъ и угождать ему, умѣя кстати отличать и награждать таланты. Онъ часто къ сему обращался, говоря, что этимъ-то онъ заслужилъ себѣ наибольшія похвалы. Мы, не колеблясь, повторимъ, что открывъ сіе поприще для всякаго рода талантовъ, онъ положилъ краеугольный камень своей славы и главное основаніе своего могущества. По несчастію, вниманіе его къ достоинствамъ и готовность награждать оныя основывались -- не исключительно на одной только патріотической ревности къ общественному благу, а тѣмъ еще менѣе на одномъ только благонамѣренномъ желаніи награждать дѣйствительно достойныхъ,-- а на себялюбивой политикѣ, которой должно приписать большую часть его успѣховъ, многія изъ его бѣдствій и почти всѣ его политическія преступленія.

Мы ужъ помѣстили выше описаніе, которое Луціанъ сдѣлалъ о Императорѣ, своемъ братѣ, вѣроятно въ минуту досады, но которое однако жъ подтверждено всѣми приближенными къ Наполеону особами, коихъ мы имѣли случай разспрашивать. "Въ дѣлахъ своихъ," говорятъ Луціанъ: "онъ руководствуется только своею политикою, а политика его основана на одномъ лишь эгоизмѣ." Никто въ мірѣ, можетъ быть, кромѣ исключеній, о коихъ ниже упоминается, не имѣлъ въ такой степени эгоизма, свойственнаго впрочемъ всему роду человѣческому. Онъ былъ посѣянъ природою въ его сердцѣ и укорененъ воспитаніемъ полумонашескимъ и полувоеннымъ, которое столь рано отдѣлило его отъ общества; чувство сіе утвердилось въ немъ чрезъ убѣжденіе въ своихъ талантахъ, не дозволявшее ему равнять себя съ другими людьми, между коими помѣстилъ его жребій, и сдѣлалось въ немъ привычкою чрезъ отдѣльное положеніе его при первомъ вступленіи въ свѣтъ безъ друга, безъ покровителя и безъ заступника. Похвалы, чины, имъ получаемые, давались его генію, а не ему самому; и человѣкъ, внутренно чувствующій, что онъ самъ проложилъ себѣ дорогу, мало былъ обязанъ признательностью или ласкою тѣмъ, которые уступили ему мѣсто, только потому, что не посмѣли его остановишь. Честолюбіе его также проистекало отъ эгоизма, конечно утонченнаго въ своихъ дѣйствіяхъ, но въ которомъ, при строгомъ разсмотрѣніи, обнаруживалось тоже начало.

Читатель не долженъ однако же предполагать, чтобы эгоизмъ Наполеона имѣлъ то низкое, презрительное свойство, которое производятъ скупость, обманъ и притѣсненія въ обыкновенной жизни; или, подъ чертами, болѣе благовидными, ограничиваетъ усилія эгоиста тѣмъ только, что клонится къ его личной выгодѣ, заграждая путь въ его сердце всякому чувству любви къ отечеству или общественнаго благорасположенія. Наполеоновъ эгоизмъ или себялюбіе было гораздо болѣе благороднаго, болѣе возвышеннаго свойства, хотя происходило и изъ того же источника; -- подобію какъ крылья орла, парящаго подъ небесами, устроены на тѣхъ же самыхъ началахъ, какъ и крылья тяжелой курицы, не могущей перелетѣть черезъ заборъ своего птичника.

Дабы еще больше сіе объяснишь, мы прибавимъ, что Наполеонъ любилъ Францію по тому, что Франція была его достояніе. Онъ дѣлалъ для нея все, потому, что выгоды относились къ Императору, получала ли она новыя учрежденія, или пріобрѣтала новыя земли. Онъ хвалился тѣмъ, что представляетъ въ своей особѣ и народъ, и Монарха Франціи; онъ соединялъ въ себѣ ея преимущества, славу и величіе, и всѣ дѣла его долженствовали клониться къ тому, чтобы прославить Императора и Имперію. Однако жъ Государь и государство могли раздѣлиться, и наконецъ дѣйствительно раздѣлились; и себялюбивый характеръ Наполеона, послѣ сего раздѣленія, нашелъ еще, чѣмъ заняться на небольшомъ поприщѣ острова Ельбы, коимъ ограничилась его дѣятельность. Подобно волшебному шатру въ Арабскихъ Сказкахъ, его способности могли, распростершись, обнимать половину міра со всѣми его дѣлами и предназначеніями или по произволу стѣсниться на небольшомъ островѣ Средиземнаго моря, занявшись неважными его дѣлами, ограничившими его кругъ дѣйствій. Мы вѣримъ, что пока Франція признавала Наполеона своимъ Императоромъ, онъ охотно отдалъ бы за нея жизнь свою; но мы очень сомнѣваемся, что если бъ ему приходилось поднять только палецъ для того, чтобы обеспечить ея счастіе подъ владычествомъ Бурбоновъ, (если бъ сей поступокъ не возвысилъ его собственной личной славы) поднялъ ли бы онъ сей палецъ. Однимъ словомъ, чувство личной его выгоды было средоточіемъ круга, коего окружность могла по произволу расширяться и стѣсняться, но коего центръ пребывалъ всегда твердъ и неподвиженъ.

Безполезно разбирать, до какой степени эта постоянная, и должно прибавить, умная заботливость о собственныхъ выгодахъ содѣйствовала Наполеону къ достиженію Верховной власти. Мы ежедневно видимъ людей съ весьма обыкновенными способностями, которые, тщательно стремясь къ достиженію какой либо цѣли, и не поддаваясь соблазну удовольствій, привлекательности нѣги, наконецъ достигаютъ предмета своихъ желаній. Если же мы теперь представимъ себѣ обширный умъ Наполеона, одушевленный неограниченною пылкостью воображенія и неизмѣнною стойкостью въ его замыслахъ, идущій твердо, не уклоняясь, безъ остановки къ предположенной имъ себѣ цѣли, состоящей не менѣе, какъ въ завоеваніи всего Свѣта, то намъ не покажется удивительною непомѣрная высота, до которой онъ достигъ.

Но эгоизмъ, управлявшій всѣми его поступками -- хотя и подчиненный его отличному уму и старанію сохранить вліяніе на духъ общественный,-- способствуя успѣху большей части его различныхъ предпріятій, подъ конецъ причинилъ ему однако же болѣе зла, чѣмъ добра; ибо онъ внушилъ ему самые отчаянные замыслы, и былъ источникомъ самыхъ непростительныхъ его поступковъ.

Разсудительные политики согласится, что учредивъ Императорское правленіе вмѣсто Республиканскаго, глаза онаго долженъ былъ пріять твердую, сильную власть, дабы возстановить внутреннее устройство и поддержать существующій порядокъ вещей -- необходимые для прекращенія безпрестанно возобновлявшихся Революцій. Если бъ Наполеонъ на этомъ остановился, то никто бы не могъ упрекать и порицать его, кромѣ развѣ самыхъ жаркихъ приверженцевъ Бурбонскаго Дома, коему Провидѣніе, казалось, навѣки закрыло врата къ возвращенію во Францію. Но себялюбивый духъ его не удовольствовался до тѣхъ поръ, пока онъ совершенно истребилъ малѣйшіе признаки свободныхъ постановленій, пріобрѣтенныхъ цѣною столькихъ опасностей, слезъ и крови, доведя Францію -- за исключеніемъ могущества общественнаго мнѣнія -- до положенія Константинополя или Алжира. Ему принадлежала честь возстановленія престола, и весьма естественно было, чтобы сдѣлавшій сіе, восшелъ на оный; ибо, уступивъ его Бурбонамъ, онъ измѣнилъ бы тѣмъ, изъ рукъ коихъ онъ пріялъ власть свою; но отнимать у своихъ подданныхъ права, ими пріобрѣтенныя, значило свершить родъ отцеубійства. Чрезъ его безпрерывныя посягательства, народъ потерялъ и свободу, которую предоставляло ему прежнее Правительство, и всѣ преимущества, пріобрѣтенныя имъ Революціею. Политическія права, частныя выгоды, церковная собственность, успѣхи воспитанія, наукъ, духа и чувствъ -- все было захвачено его Правительствомъ. Франція сдѣлалась огромною арміею, подъ = неограниченнымъ начальствомъ военнаго предводителя, неподчиненнаго никакой власти и отвѣтственности. Въ этой землѣ, столь недавно еще волнуемой ночными собраніями тысячи политическихъ клубовъ, никакое сословіе гражданъ, ни подъ какимъ предлогомъ не имѣло права сбираться для обнаруженія своихъ мнѣній. Народу не осталось, ни въ нравахъ, ни въ законахъ, никакихъ средствъ исправлять ошибки или противиться злоупотребленіямъ. Франція уподобилась Константинополю, за исключеніемъ неповиновенія Нашей, скрытнаго сопротивленія Улемовъ и частыхъ Янычарскихъ бунтовъ. Между тѣмъ какъ Наполеонъ постепенно истреблялъ всѣ права общественной свободы -- между тѣмъ какъ онъ строилъ новыя государственныя темницы и учреждалъ высшую Полицію, наполнившую Францію шпіонами и надзорщиками -- между тѣмъ какъ онъ исключительно прибралъ себѣ къ рукамъ книгопечатаніе -- политика его и вмѣстѣ съ оною эгоизмъ, побудили его предпринять тѣ великія общественныя постройки, которыя, принеся большую или меньшую пользу, во всякомъ случаѣ долженствовали остаться памятниками величія Императора. Даваемое ему рабочими людьми имя Главнаго Подрядчика, было вовсе не неприлично, но предпріятія сего рода свершаются гораздо съ большимъ успѣхомъ, когда ихъ дѣлаютъ искусные, промышленные люди, старающіеся извлечь чрезъ то пользу изъ своихъ капиталовъ, нежели при употребленіи на нихъ вдвое противъ того денегъ по волѣ самовластнаго повелителя! Однако жъ желательно было бы, чтобы мосты, дороги, гавани и общественныя зданія остались единственными вознагражденіями, которыя Наполеонъ предложилъ Французскому народу за нрава, у него взятыя. Но дабы заглушишь всѣ тягостныя и унизительныя воспоминанія, онъ поднесъ ему и самъ испилъ съ нимъ очаровательную и роковую чашу воинской славы и всемірнаго владычества. Повергнуть всю вселенную къ стопамъ Франціи, между тѣмъ какъ сама Франція была бы только первою рабою своего владыки, было исполинскимъ замысломъ, объ исполненіи коего онъ старался съ такою настойчивою ревностью. Это былъ баснословный Сизифовъ камень, вскаченный имъ на вершину утеса до такой высоты, что онъ наконецъ низвергся я раздавилъ его самого при своемъ паденіи.