Александр Григоров - Знать [СИ]

— А? Да, конечно, Шахерезада.

Я пожал свободной рукой влажную от указки ладонь Шеминга. В дверях он меня окликнул:

— Ты думал о том, что из твоей теории могут сделать оружие?

Оказывается, Чет способен на сантименты.

— Это неизбежно. Так было со всеми изобретениями от огня до атомной энергии. Вопрос в том, успеем ли мы сделать что-нибудь полезное, пока военные сообразят, что к чему. Благо, соображают они долго. Взять хотя бы охранника, который заходил.

— Это все-таки бред! — услышал я позади, спускаясь по лестнице.

Поскольку наш дежурный давно сдал пост, пришлось идти через центральный корпус. Там я долго ждал, пока гвардеец вернется из туалета, и за это время увидел, как в одном из мониторов Чет суетился возле сенсорной доски. Вставлял в панель что-то маленькое — наверное, флешку. Затем аккуратно расправил исписанный нами в самом начале лист и положил его в карман. У меня родились несколько идей, как подшутить над коллегой, но не было ни времени, ни сил.

Говоришь, это бред? И сам хочешь немного побредить? Окей, валяй.

— Поздновато вы сегодня, — заметил вернувшийся охранник.

— Дискутировали о космической инфляции, — ответил я и положил на стол карточку-ключ от лаборантской.

Служивый и ухом не повел.

К середине мая зачистили крупные города, не оставив ни кружка самодеятельности, ни шахматной секции, ни научного факультатива. В конце мая арестовали Розуменко — он отбивался до последнего слова, осажденный в загородном доме. Когда закончились учебники и подшивка журналов «Юный техник», Степан сдался. Не хватило сил слушать мегафоны, твердящие, что Иисус Христос родился в Поволжье, а диатез лечится горчичниками.

Ни одно из условий меморандума власть не выполнила. Зачем соблюдать правила, если сам их устанавливаешь с позиции силы.

Знатоки превратились в изгоев, они стояли вне законов. Настоящее — преследование БC, будущее — тюрьма, работа дворником или голодная смерть в любом из отделений бесплатной больницы, где нужно платить даже за то, чтобы тебя не уничтожили в первый день.

По возвращению из Столицы Рёшик несколько недель жил на остатки поступлений от знати. Ростик выжимал последнее, но орудовать скальпелем против дубины не мог. Дюжик и вовсе остался без семьи, работы и денег. Жил с Ростиславом на съемной квартире и готовил его к вступительным экзаменам. Истомин продолжил карьеру дерматолога, потихоньку возвращал клиентуру и на звонки отвечал редко. Возле Пользуна постоянно находился Борис Менделевич, потому что Рёшик проживал в его квартире.

Яся вернулась домой, но каждый день навещала опального борца.

— И что меморандум? — пояснял Раскин. — Тьфу, бумажка. Не закон, не подзаконный акт, не указ и не постановление. Так, пацанское слово — не шельмовать. Но кидалы по-другому не играют. В итоге имеем недоверие народа, презрение власти и отчаяние внутри знати. Полный тохес, говоря юридическим языком.

— Да, это не наша война, — опустив голову, признался Пользун. — В этом месте и в этом времени ничего нашего нет.

Вырвавшись из цепких лап похмелья, Рёшик обзвонил всех из близкого круга и назначил встречу возле того же дворца детского творчества, где собирались в первый раз. Позвонил Фире — попросил, чтобы записала и пустила в эфир обращение знати. Потемкина ничего не ответила и положила трубку. Порталы знатоков в сети давно легли под хакерскими атаками — неумелыми по форме и сути. Других способов общения с ойкуменой не осталось.

Как и на первой встрече, собрались около сотни знатоков. В каждом Рёшик был уверен — не проболтается, в бою поможет. Через несколько минут собрание окружили внутренние войска, начертив окружность металлическими щитами. Через десяток стояли БСники в гражданском.

Кольцо сжималось.

Знатоки готовились к схватке, последней в жизни. В нормальной жизни — точно.

— Пауки — насекомые! — прогремело над строем.

В воздухе появился огромный зеленый пузырь, который покрыл поле боя — никто по ту сторону щитов не сомневался в сказанном.

Пользун поднял воротник легкой курточки, похожей на френч, и шагнул навстречу военным. Перебросил из руки в руку планшет, разминая свободную кисть.

Попытался произнести знание, но слова не рождались, хотя перед выходом он повторил пяток тезисов из неиспользованных запасов.

— «Мощная глупость».

— «А ты как думал?»

— «Думал, вы слабее».

— «Мы — сильнее. Нас больше, и мы не думаем».

Рёшик стал лицом к лицу с инокомыслящим.

Обернулся, посмотрел на свое войско — тощее, поросшее щетиной, ссутуленное.

Поднял руки вверх, проговаривая в землю всплывшее из памяти знание:

— «Если противник сильнее, твои действия должны выйти за пределы его понимания». Бернар Вербер.

Надломился Рёшик, не смог пальнуть. Но внутри появилось чувство, что заряд никуда не делся, а остался здесь. Как мина или присыпанная бомба. Первый попавшийся невежда взорвется.

Знатоков повели к автобусам. На месте несостоявшейся схватки остались трое БСников — заполняли бумаги и зачищали местность…

…Съемочная группа «Клика» задержалась на предыдущей точке и приехала с опозданием. В парке возле детского дворца было пусто. Деревья верхушками трогали наступающий вечер. Трое стояли чуть в стороне — видимо, шли с работы и остановились подышать воздухом.

Взрыв грянул, когда журналисты садились обратно в машину.

В приступах информационного голода виделись миражи. Лента социальной сети — спагетти: мотаешь на вилку, потом долго жуешь. Телевизионные новости представлялись котлетой — пережаренной или, наоборот, сыроватой. Все это запить компотом из видеороликов — жить можно. Он неделю ходил по квартире: с полным желудком и пустой головой.

Второй раз сажать Рёшика в СИЗО Карп Наумович не стал. Хотя ранение сотрудника БС посредствам информационной мины — дело серьезное, но в уголовном кодексе словесные воздействия не прописаны. Проще поместить под домашний арест, без суда, чисто по-дружески.

Книг в шкафу немного, они давно прочитаны. Планшет с библиотекой отобрали в автозаке. Предварительно обыскав квартиру, словесники отформатировали диск в компьютере и изъяли телефон. Календарь на стене добродушно оставили.

— И что самое интересное, — говорил в день посещения Раскин, — совершенно мне непонятно, когда такое закончится. Они могут держать тебя здесь до второго пришествия, как будто первого им не хватило. Юридически ты свободен, я могу апеллировать разве что к господу богу. Но наш суд не признает решения этой инстанции. Так что терпи, Игорь, вот тебе сосиски, завернутые в сегодняшний «Клич», какая ни есть, а пища. Сосиски лучше не есть.