Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

– Ну, я гарантирую, что если ты ничего не сделаешь, то все забудут о нем. Ты этого хочешь?

И она поспешно уходит прочь, не дожидаясь ответа. Смотрю на лицо Коннора в мусорной корзинке. Я этого не хочу, как и она, но что я должен сделать?

Доктор Шерман читает мое письмо, а я обкусываю ногти. Несколько прядей волос у него на макушке напоминают трещины в стене. Одна из причин, почему мама выбрала для меня доктора Шермана, помимо того, что сессии у него покрываются страховкой, заключается в том, что он – молод. Правда, мне он кажется стариком. Но мама говорит, что ему «всего» тридцать.

Доктор Шерман возвращает мне ноутбук. Я захлопываю его и жду, когда он что-нибудь скажет. Обычно ожидание занимает некоторое время. Доктор Шерман предпочитает, чтобы первым заговорил я. Я же не разделяю его предпочтений. У нас происходит своего рода психологический поединок, каждый ждет, что первым выскажется «противник». В обычных ситуациях я не выношу молчания, но тут мне интересно, как долго я могу продержаться, это щекочет мне нервы. Думаю, идеальная сессия включала бы в себя всего два слова – «здравствуйте» и «до свидания». Я не пытаюсь тратить время доктора Шермана зря – не имею ничего против него лично. Просто у меня порой возникает чувство, будто даже лучший в мире психотерапевт не способен привести меня в норму.

Спустя несколько минут доктор Шерман сдается.

– Каким был твой день до нынешнего момента?

Давайте-ка посмотрим. Неудивительным? Не слишком хорошим? Не не ужасным? В каком-то отношении он ничем не отличался от многих дней в моей жизни, но, с другой стороны, был совершенно иным. Случилось столько всего и так быстро. Мне бы хотелось как-то замедлить темп развития событий. Ведь это несправедливо – мир продолжает существовать независимо от того, что в нем происходит, и люди вроде Коннора оказываются за бортом. Буквально вчера его изображение носили рядом с сердцем, а на следующий день выбросили в мусорное ведро. Как такое может быть?

Я сам себя загнал в тупик, и ничего удивительного, что некоторые мои мысли начинают вылетать изо рта.

– Это неправильно.

Поднимаю глаза, шокированный собственным голосом. И чувствую облегчение, поскольку сказал всего два слова.

Мне хочется поделиться бо́льшим. Не всем, но я могу сказать многое. И уступаю искушению. Рассказываю доктору Шерману о Конноре Мерфи, о том, как он умер и как все говорили о нем. На минуту он привлек всеобщее внимание, а теперь никто его не помнит, потому что случилось что-то еще.

– И это тревожит тебя? – спрашивает доктор Шерман.

– Ну да, – отвечаю я, – тревожит. Думаю, это неправильно – вот так снимать кого-то со счетов. То они все думают о нем, а на следующий день – уже нет. Его словно… забыли.

Доктор Шерман ерзает в своем кресле. Я заметил, что он делает это, когда чувствует, что мы добрались до чего-то существенного. Смотрю на часы, не истекло ли наше время.

– Это напомнило мне, Эван, о твоем отце.

Теперь на стуле ерзаю я.

– Когда ты узнал, что его жена беременна и у него будет еще один сын, то, похоже, сильно разволновался. Решил, что рождение ребенка отразится на его чувствах к тебе.

Доктор Шерман сверяется со своими записями.

– Мы обсуждали это месяц тому назад. И с тех пор ты об этом не упоминал. Мне интересно, как ты справлялся с этим.

Лежу в кровати и смотрю фильм, который уже видел. Дно компьютера греет бедра, определенно вызывая у меня рак. Мои глаза устремлены на экран, но я едва вижу, что на нем происходит. Я слишком занят размышлениями над вопросом, который доктор Шерман затронул на нашей сессии. Это то, о чем я пытаюсь не думать, не разговаривать, а именно такие вещи любит мусолить доктор Шерман.

Прекрасно, Тереза беременна. У моего отца будет сын. Ну и что об этом говорить? Что доктор Шерман хочет от меня услышать? До его рождения еще немало месяцев, а родится он в Колорадо. Мы вряд ли с ним познакомимся. Когда я был маленьким, то умолял родителей родить мне брата или сестренку. Я мечтал об этом. А теперь? Спасибо, не надо.

Рядом со мной провисает матрас. Оказывается, на мою кровать села мама, положив под спину подушку. Я не слышал, как она пришла домой, а теперь вот она таращится на экран компьютера, словно там можно вычитать объяснение тайны жизни.

Мама не обрадовалась, когда узнала о ребенке. Пыталась притвориться, что ей все равно, но потом я услышал, как она говорит по телефону подруге: Я могла бы заиметь ребенка, если бы захотела, прямо сейчас! И чуть позже: Не слишком ли он стар для нового малыша?

– Что ты смотришь?

– Документальный фильм о Вивиан Майер, няне. При ее жизни никто не подозревал, что она была гениальным фотографом.

– А что это за человек?

– Это парень, который обнаружил все ее фотографии. Он снял про нее фильм. Собрал деньги на «Кикстартере».

– Впечатляющий мальчик.

– Не он. Она. Вивиан Майер – женщина.

– Я знаю это, боже ты мой. Воздай мне должное. Я говорю о парне, который собрал все воедино.

О, верно. Режиссер фильма. Его зовут Джон Мэлуф, и этот фильм еще и о нем. Мама права. Он действительно впечатляет. Если бы не он, никто не знал бы о Вивиан Майер.

Внимательнее присматриваюсь к молодому человеку на экране. Он – не звезда, не знаменитость. Далеко нет. Он весьма странный. У него очки и плохая кожа. И выглядит он совсем молодым. Он просто озаботился тем, чтобы предпринять что-нибудь. Поставил себе задачей, миссией сделать так, чтобы мир узнал о Вивиан Майер. Она была никем. Но Джон изменил положение вещей. Он не позволил, чтобы ее проигнорировали или забыли. Заставил людей обратить на нее внимание. Он спас ее.

Достаю руку из-под одеяла и опять читаю имя на гипсе.

Мама входит в кухню и удивленно замирает.

– Ты сегодня рано встал, – говорит она.

Нажимаю еще на одну клавишу на ноутбуке и захлопываю его. В гостиной оживает принтер. Я встаю из-за стола:

– Я должен кое-что закончить.

Мама кладет кофе в кофеварку.

– Это не эссе на стипендию, нет?

– Пока нет. Но у меня, типа, полно идей и материалов. – Я совершенно забыл об эссе.

– Я так рада, – говорит она, подставляя нашу единственную чистую чашку под струю кофе. – Ты уверен, что не хочешь как-нибудь заняться этим вместе со мной? Скажу боссу, что меня просто нет. И стану на целый день невидимкой для всех, кроме тебя. Обещаю.

Она уже раз пятьдесят извинилась за то, что сорвала наш поход за тако, и я ценю это, но сейчас эссе – последнее, о чем я думаю.

– Подожди. Куда ты?

Не могу ждать. Мне нужно забрать выходящие из принтера бумаги. В последний раз, когда я напечатал нечто личное, текст попал не в те руки.