Джастин Пол - Дорогой Эван Хансен

Что ты наделал? Что, твою мать, ты наделал?

Мне так хорошо знакомо это. Момент расплаты за ужасную ошибку. Перекрестный огонь сожаления, беспомощности, безнадежности, ненависти и так далее, и так далее, и так далее. Цунами самоистязания.

Он дергает себя за волосы, вырывает из головы целые клочья, сам себя колотит по скулам.

Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.

Взбесившееся животное.

Какого хрена со мной не так?

Я задавал себе те же самые вопросы. И задаю до сих пор.

Поворачиваю назад к дому. Он выпустил это. То, что нес в себе. Все. Но он еще не свободен. Ему еще придется иметь дело с самим собой. И это самое трудное.

Он опускается на асфальт, сидит на улице, прямо посередине. Жутковато это выглядит. Знакомо. Словно жертвоприношение.

Смотрю по сторонам, следя за тем, не едут ли машины. Здесь темно, фонарей нет. Мы будто прячемся в тени. Чувствую себя обязанным попытаться.

Вставай, говорю я.

Он отрицательно мотает головой, не переставая. Наверно, старается таким образом избавиться от боли. Не поможет. Верьте мне, я пробовал.

Далекий свет фар. Эван тоже видит его. Но не двигается.

Я повторяю попытку: Эй. Вставай.

Если боль засела в тебе, то она сделала это прочно. И следует за тобой повсюду. Ее не избежать. Не стереть. Не вытолкать; она все равно вернется. После того, что случилось, я подумал, что, возможно, есть только один способ пережить ее. Нужно не сопротивляться ей. Позволить ей жалить тебя. И не оттягивать. Рано или поздно она настигнет тебя. Так почему не сейчас?

Наклоняюсь прямо к его лицу. Пытаюсь достучаться до него. Так, как кто-то пытался достучаться до меня.

Это противоречит всем нашим инстинктам. Это самое трудное. Это почти невозможно. Но все же это единственно правильный выбор:

Прими ее, говорю я.

Я не смог сделать этого.

Ты слышишь меня? Эван? Вот что надо сделать. Встать. И принять ее.

Видение. Глядя в смешение света и ночи, я различаю видение. То же самое, что было у меня прежде, – рассказанная мною история, ставшая для меня и для всех реальностью. И ощущается она как реальность до сих пор, хотя таковой не является. Я снова на земле, жду помощи, нуждаюсь в ней, одинокий, и беспомощный, и пустой, и мне опять приходит на ум – он.

Он пришел за мной.

Моргаю, вспоминая, где я есть, – посреди улицы. Замечаю приближающийся свет фар. Было бы так просто – продолжать сидеть здесь и ничего не предпринимать. Продолжать прятаться в темноте и позволить наступающему моменту забрать меня. Все мучения – позади.

Во мне не осталось ни капли энергии, но я заставляю себя встать. Последнее, что мне надо, так это чтобы Мерфи проснулись и узнали о кровавом происшествии перед их домом. Еще одна трагедия, связанная с ними, после всех их страданий, и сердечной боли, и горя, что я им причинил. Я так хочу, чтобы они обрели хотя бы подобие спокойствия, если не сегодня, то скоро. Очень, очень скоро.

Что касается меня, то можно говорить лишь о внутренней войне, яростной битве, конца которой не видно. Ну и прекрасно Я заслужил каждую ее душераздирающую минуту.

Ступаю на тротуар, когда машина уже совсем близко, и прислоняюсь спиной к растущему у дороги дереву. Дереву. Еще одно гребаное дерево. Они повсюду, эти устремленные ввысь напоминания о столь многом.

Я один, как того и заслуживаю. Как и должно быть. Гребаное ничто. Насквозь недостойный чего бы то ни было. И как только я смог сам себе задурить мозги настолько, что начал думать, будто имею право испытывать что-то подобное счастью? Принятию? А затем обманом заставить других считать так же? Как это отвратительно и жалко – хотеть чего-либо так сильно, так отчаянно, что готов совершать гнуснейшие поступки. Я – бракованный. Дефективная деталь, которая ни к чему не подходит. Я пытался прикинуться кем-то посущественнее, но теперь они видят, кто я есть. Кем я всегда был.

В кармане вибрирует телефон. Это мама. Умоляет позвонить ей.

Разворачиваюсь и впиваюсь в ствол дерева ногтями и прижимаю лоб к коре в надежде расцарапать кожу до крови. В отличие от того дня мое импульсивное желание сейчас – свалить дерево, так, чтобы оно упало на меня. Хватит лазить по деревьям. Все равно упаду.

Упаду. Удивительно. Я до сих пор делаю это. Сочиняю истории. Даже теперь, стоя совсем один на темной улице, я не могу быть честным с собой . Когда же наконец я этого достигну? Потому что разных вариантов истории нет. Вариант только один. Одна история. Правдивая.

Смотрю на дерево вверх, пробегаю глазами по его устремленным ввысь, в звездное небо веткам.

– Правда.

Сказав это вслух, с удивлением понимаю, что слезы у меня еще не закончились. Звезды начинают расплываться и вращаться в мокрых глазах.

Эту историю нельзя назвать хорошей.

Прими ее.

Я обновил тот знак. Дурацкий знак. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПАРК ЭЛЛИСОН. ОСНОВАН В 1927 ГОДУ. Я вложил столько сил в это дело. Думал, ему понравится, моему папе, что он будет вроде как гордиться мной. Послал ему фотографию своего достижения. И каков был его ответ? У него есть что-то такое, чем он хотел бы поделиться со мной. Нечто особенное. Его собственное достижение. Он прислал фотографию. Распечатку УЗИ. С припиской: Поздоровайся со своим братом .

Все, что я сделал. Все, чем я был, не имело никакого значения.

Я увидел тот невероятно высокий дуб и стал взбираться на него. Мне хотелось посмотреть, как выглядит оттуда мир. Я долез почти до самой верхушки и начал глазеть по сторонам. И увидел то, что за парком, за клеверным полем. Увидел дома в центре города. Сотовую вышку. Я мог видеть больше, чем видел прежде, такое огромное пространство, но чувствовал я себя так же, как на земле, – одиноким и изолированным. И тут я посмотрел вниз. И понял, на какой высоте оказался. Хотя до верхушки еще не долез. Что ж, я увидел достаточно. Видел землю внизу, далеко внизу. Я снова поднял голову и посмотрел вокруг; это было прекрасно, но я не был частью красоты. И никогда не буду. И в этот самый момент – очень быстро – я ослабил хватку, разжал ноги и…

Очнулся я на земле. И решил, что умер. А затем почувствовал боль. Я не мог двигать рукой. Думаю, я был в шоке из-за того, что сделал, из-за того, что попытался сделать, и из-за бесславного поражения. Наполовину облегчение, наполовину раздражение и по-прежнему одиночество. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь нашел меня. Пришел за мной. Чтобы помочь. Я ждал. Теперь в любую секунду. Теперь в любую секунду.

Я ждал так долго. Парк был еще закрыт. Никого в нем не было…

Я поднялся и пошел к административному зданию. Я не мог рассказать леснику Гасу о том, что случилось. О том, что я попытался сделать. Люди, которые вытворяют нечто подобное, не становятся лесниками. И всему придет конец. И еще была мама. Я не мог посмотреть ей в лицо. Не знал, как это сделать.