Владислав Погадаев - Линия жизни

Незадолго до этого произошёл один курьёзный случай. Возвращаясь домой со стадиона, я увидел, как Якуш-Рыжий, воюет со своей зазнобой. Людмила, девица очень яркая и темпераментная, решительно тащит пьяного в стельку Якуша домой, а он, чем-то недовольный, вяло пытается отбиваться. Тогда она снимает с ноги туфлю и начинает охаживать Рыжего этой туфлей по башке. Я, конечно, как джентльмен вмешался, пытаясь их разнять, потому что понимал, что пьяный Якушев, не рассчитав, может ударить очень сильно, но тут подъехал милицейский ГАЗик, нас погрузили и увезли в отделение.

Выпустили всех быстро, даже пьяного Якуша отдали Людке на поруки – уж очень она просила, даже всю вину взяла на себя.

Вот тогда-то, пока писали объяснения и разбирались, кто виноват, а кто прав, я и засветился в своей олимпийке.

После того, как меня поместили в камеру предварительного заключения – КПЗ – я забрался на нары и почти сразу уснул. В камере уже находились двое, но они не проявили большого любопытства к новому жильцу, только слегка приподняли головы и продолжили спать. Позже принесли завтрак – утреннюю баланду, но я не уделил ей должного внимания: был сыт со вчерашних проводов.

Почему-то вместе с нами забрали и Петю Жернова, который даже близко к месту происшествия не подходил.

Днём начались допросы, с парней на экспертизу стянули трусы, правда, через некоторое время вернули все в дырах, видимо, брали образцы биоматериала. Меня почему-то обошли стороной. Через некоторое время мы уже знали, кто в какой камере сидит и очень удивлялись: что делает здесь Петя, которого даже на месте происшествия не было. Только ближе к вечеру следователь, разобравшись, отпустил его домой, вручив на прощание изрезанные трусы.

Оказалось, что Петюня, провожая свою девушку, тоже уговорил её в подъезде. И только после того, как она подтвердила этот факт, его отпустили. На прощание следователь Шлыков пробурчал: «Что за команда у вас такая – трахаетесь по подъездам! Вам что, других помещений не хватает?» В ответ на это перепуганный Петя попросил прощения и дал честное благородное слово, что больше так делать не будет, так как на днях уходит служить в Советскую Армию.

А с нами начали проводить следственные действия. Вот только до сих пор не могу понять, почему меня, в отличие от моих друзей, не возили на место преступления, не брали никаких анализов с одежды, как будто знали наверняка, что искать там нечего.

После вызова к следователю, снятия показаний и оформления протокола возвратился в камеру, залез на нары и снова уснул. Так и проспал до следующего утра.

Днём в камере появился четвёртый член нашего небольшого преступного коллектива. По повадке чувствовалось, что казённый дом он посещает не впервой. Окинув оценивающим взглядом всех присутствующих, он расположился рядом со мной.

Вечером двум старожилам пришла охота поиграть со мной, как с самым молодым, в игры, которые особенно популярны в тюрьме, но о которых я, естественно, не имел ни малейшего представления. Почуяв в этом какой-то подвох, я отказался. Тогда они попробовали меня заставить, но, получив отпор, угомонились.

Моему соседу явно понравилось, что я могу за себя постоять – мы разговорились. Звали соседа Володя. Я рассказал ему о своих злоключениях, он подробно расспросил обо всех деталях дела, о том, что нам вменяет следствие. «Да, Владик, тут малым сроком не отделаться: шьют вам групповуху. А вообще учти, что в большей степени всё решает следствие, даже не суд. А уж адвокаты – это вообще открытый вопрос, решают ли они хоть что-нибудь».

С Володей мы встречались ещё не раз, так как следствие по нашему и по его делу велось с октября шестьдесят четвёртого по июнь шестьдесят пятого. Поэтому пока нас все эти месяцы возили из КПЗ Серова в следственный изолятор Свердловска, этапы пересекались и совпадали не единожды. Что характерно, осудили нас тоже в один день.

Вовка Монгол (Перевалов) – такое было у него погоняло. На тот момент имел он уже семь ходок, то есть, сидел уже семь раз. Свою кличку Монгол получил, когда этапом пришёл из Монголии – даже там, в голой степи, были лагеря – на Колыму. Это произошло в тот период, когда все категории заключённых начали сортировать по режимам в зависимости от количества и тяжести преступлений. Монголу за его многолетние подвиги полагался особо строгий режим. Таких заключённых стали именовать «полосатики». Монгол рассказал, как этапом пришёл на Колыму, как после бани получил новую форму. Водить полосатиков на работу полагалось только прикованными наручниками друг к другу. «Когда нас первый раз повели на работу, – рассказывал Монгол, – нам встретилась бабка, которая гнала корову с пастбища. Бабка пала на спину и давай креститься, а корова развернулась, да как рванёт в лес…»

Родился Монгол в Серове, тогда это был Надеждинский завод. В школе сидел за одной партой с Анатолием Серовым. Вместе с ним делали командный забег на лыжах по маршруту Надеждинский завод – Свердловск в честь какого-то партийного праздника.

Вот такая судьба: один стал вором, а другой – лётчиком, героем Советского Союза, в честь которого и назвали впоследствии город Серов.

Провожая меня в следственный изолятор Свердловска, Монгол рассказал, что такое «прописка» и как нужно себя вести, чтобы наиболее борзые обитатели камеры меня не «опустили», ибо последствия этого могли быть самые печальные.

В Свердловск в столыпинском вагоне – так назывался вагонзак – прибыли рано утром. Теперь, когда допросы окончились, мы ехали втроём в одном из отделений вагона. Сверив показания, обнаружили, как это ни странно, некоторые разночтения. Зная, что в Серов для уточнения нас привезут ещё не раз, договорились, как их нивелировать.

По приезде в следственный изолятор всех пассажиров вагона загнали в небольшой бокс, где продержали довольно продолжительное время, а затем повели в парикмахерскую, баню и на прожарку одежды. Ещё в Серове ко мне в КПЗ приезжала бедная моя бабуля, и хоть свиданку нам не дали, смогла передать необходимую одежду и забрать вещи, которые мне теперь долго ещё не понадобятся – это я уже осознал. Так сменил я гэдээровский костюмчик и туфли на телогрейку и кирзачи.

Васьки с нами уже не было: сразу по приезду в СИЗО его отделили и отправили в блок для несовершеннолетних, чтоб не набирался мудрости у старших товарищей по заточению.

В бане я обратил Валькино внимание на одного мужика. Со спины его можно было принять за восемнадцатилетнего: рельефная мускулатура, ни капли жира; но когда он поворачивался, становилось ясно, что лет ему не меньше семидесяти: всё лицо в морщинах и в обрамлении большой седой бороды.