Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

— Беглец?

Я утвердительно кивнул головой.

— Тогда убирайся отсюда поскорей! Нынче ночью поймали двоих из вашей братии и расстреляли их. Один из них был в красной клетчатой рубахе.

«Это сапожник! Вот хорошо, что я не пошел с ним!» — У меня задрожали ноги.

— Ладно, уйду, — с трудом выговорил я. — Дай мне только чего-нибудь поесть.

— У меня нет ничего с собой.

Мне и теперь удивительно, как это я не бросился сразу бежать и продолжал настаивать:

— Я подожду тебя здесь. Принеси мне чего-нибудь из будки. Я уже забыл, когда ел в последний раз.

— Не могу, у меня в будке два солдата на постое, уходи, если хочешь уцелеть.

Внезапно мне стало все на свете безразлично.

— Скажи хотя бы, где я нахожусь.

— Недалеко от Эстергома. Советую тебе обойти город. В нем полно немцев. Город эвакуируется.

Я направляюсь к виднеющейся слева от насыпи роще. Хочется плакать с досады. Неужели мне суждено в двадцать лет умереть, как крыса, с голоду?

Солнце жжет, словно хочет сорвать на мне свою злобу. Я покрываюсь потом и чувствую, как силы покидают меня. Меня одолевает желание сесть и не вставать больше, но тут же я задаю себе иронический вопрос: «Если мне суждено умереть, то почему не сделать этого в тени?»

Наконец я в роще. Вытаскиваю из кармана хлеб раввина. При виде свертка мой желудок судорожно сжимается, горло пересыхает, словно при высокой температуре. Уверен, что, не будь со мной хлеба, у меня не хватило бы сил добраться сюда. Кто знает, не подошел ли бы я, мучимый голодом, к солдатам, которые, вероятно, расстреляли бы меня, как расстреляли сапожника! Нет! Нельзя мне съесть и крошки этого хлеба! Теперь этот ломтик хлеба — единственное, что еще придает мне силы. Нужно собраться с силами и идти, идти! Нет никакого смысла терять время! Я решительно засовываю обратно в карман сверток. На ходу время от времени я ощупываю карман, чтобы убедиться, что хлеб на месте. Порой мне кажется, что все это сон и я вот-вот проснусь в своей каюте на барже. Через несколько часов я увидал на опушке леса небольшой хутор. Приближаюсь к нему, уверенный, что через несколько минут моим мукам наступит конец. Я еле сдерживаю крик, готовый сорваться у меня с губ, когда под сенью деревьев вижу несколько военных грузовиков. Стиснув зубы, нащупываю хлеб в кармане и направляюсь в обход хутора.

К вечеру я вышел на шоссе. Мною овладело равнодушие к своей судьбе. Теперь мне все равно, что бы ни произошло со мной. Никакая сила не в состоянии теперь остановить меня; я развязываю узлы платка, но а этот миг за моей спиной раздаются сердитые автомобильные гудки. Это легковая машина. Я быстро прячу свой сверток в карман и делаю широкие жесты рукой. Хочу остановить машину. Она действительно останавливается возле меня. У баранки — немецкий солдат. Только этого мне еще не хватало!

Спокойно приближаюсь к машине. К своему удивлению, я не испытываю ни малейшего страха.

— Я матрос дунайского пароходства, — говорю я и предъявляю свое удостоверение. — Мне нужно в Пешт.

Солдат знаком велит мне сесть в машину.

Сидя рядом с шофером, я забываю на некоторое время о голоде. Затем мой желудок вновь начинает протестовать, но я храбро терплю. Солдат не должен догадаться, что я голоден. У него могут возникнуть подозрения. Стараюсь из всех сил не задремать.

Уже занималось утро, когда мы прибыли в Будапешт. В центре города я прошу высадить меня. Шофер останавливает машину. Я вежливо благодарю его и направляюсь домой. Мне стыдно вытащить свой хлеб на улице. Не знаю почему, но у меня впечатление, что голодный больше бросается в глаза, чем сытый. Нащупываю хлеб в кармане, и мое сердце переполняется благодарностью к раввину. В сущности говоря, это он меня спас. Кто знает, что бы со мной стало, не будь у меня этого ломтика хлеба! Уже совсем близко от дома меня останавливает военный патруль. Чувствую, как кровь приливает к моим щекам. Я молчу, чтобы дрожью своего голоса не выдать себя.

— Ваше удостоверение личности! — повелительным голосом говорит толстый старшина.

Вытаскиваю свое матросское удостоверение и протягиваю ему:

— Я матрос.

Старшина перелистывает немецкое удостоверение, вертит его в руках, затем поворачивается к остальным:

— А ну его ко всем чертям, это немец.

Хорошо, что я молчал. Коротко, по-немецки, отдаю честь.

Наконец я дома. У меня нет сил отвечать на все расспросы жены. Валюсь на кушетку, но не могу заснуть. Запах еды щекочет мои ноздри. Я вспоминаю о хлебе еврея. Вытаскиваю сверток из кармана и с улыбкой начинаю его разворачивать:

— Вот что меня спасло!..

— Этот грязный платок? Что у тебя в нем завернуто?..

— Ломтик хлеба.

Вдруг комната начинает вращаться вокруг меня. Я ничего не вижу, кроме небольшой дощечки, выпавшей из платка.

— Спасибо тебе, раввин!

Перевод с румынского Л. Котляра.

Давайте пройдем на место действия нашего рассказа. Дорогу нам преграждает смолистая, горьковатая, клубящаяся облаком пыль. Поэтому все здесь, как на мельнице, поседело от пыли: и свисающая с потолка паутина, и выкрашенные в черную краску станины машин, и даже солнечные лучики, пробивающиеся сквозь стеклянные, в железных оправах, очки окон. Склонившиеся над машинами люди почти совсем белые, будто в муке. Хотя никакие они не мельники, а деревообделочники. Впрочем, и они мелют: перемалывают бревна, кормят ими зубастые машины. А те за один-единственный день могут сожрать целый еловый лесок, выбросив взамен из своих пастей заготовки оконных переплетов и дверных рам. В соседних цехах остается только их сколотить и посадить на клей.

Однако давайте знакомиться!

Дядя Михайка — мастер, механик и, как говорят рабочие, нянька всем здешним машинам. Он все время прохаживается между станками и внимательно слушает. Следит за их непрестанно меняющимся гулом. Знает все оттенки шума каждого мотора, каждой машины. Знает, когда какая из них работает с перегрузкой.

Под его надзором девять станков. Он даже по ночам думает о них. Жалеет их. Помнит, где у какого станка слабое место, где нужно заменить пружину, у которого следовало бы переменить приводной ремень, чтобы он лучше тянул. Из-за машины дядя Михайка готов поругаться и даже полезть в драку. А когда кто-нибудь зазубрит резец станка, он убить готов такого бездельника.