Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Заведующая агитпунктом в полном недоумении раздраженно воскликнула:

— Вы, что же, знаете, кого выдвинут кандидатом?

— Я никого не имел в виду, а просто показал, как он будет трудиться для народа. Может быть, я и не совсем точно угадал, но я показал, чего я сам стою, а затем сказал: «Представьте себе человека втрое умнее меня, втрое искуснее, вернее нашему строю — таков и будет ваш депутат».

Заведующая агитпунктом продолжала недоумевать, как это удалось Гебефюги добиться почти стопроцентной явки избирателей на собрание. Она сделала последнюю попытку вырвать у него ответ:

— А скажите, говорили вы им об успехах, достигнутых нами со дня освобождения Румынии?

— Они сами об этом говорили.

— Как так «сами»?

— А так, что они сами лучше меня знают, какие блага им принесли эти достижения. А я рассказал им, чего мы добьемся в будущем…

Тут заведующая агитпунктом не выдержала и, оставив Гебефюги одного, пошла открывать собрание, решив про себя, что в следующий раз она сама пойдет вместе с Гебефюги посмотреть, что делает этот человек. У нее даже сердце начало щемить при мысли о том, что он там мог наболтать…

На следующее воскресенье нужно было созвать население района на встречу с их кандидатом. Заведующая агитпунктом нарочно направила Гебефюги на другую улицу: вдруг ему просто случайно повезло на улице Максима Ковача? И на этот раз она послала его последним. Но он терпеливо ждал. Она обратила внимание, что на этот раз он пришел в очень поношенной одежде, а из кармана пальто выглядывал подозрительный бумажный сверток. Когда наконец все агитаторы разошлись по выделенным им улицам, заведующая, шагая рядом с Гебефюги по мокрой от дождя улице, не удержалась и спросила:

— А почему вы сегодня не в праздничном платье, товарищ Гебефюги?

— Чтобы не измазаться. Да и двигаться так свободнее.

— Но ведь во время агитации человеку только головой приходится работать. От этого платье не испачкается.

— А я больше руками привык агитировать.

— Странно. Но позвольте полюбопытствовать: что это у вас за сверток в кармане? Брошюры, что ли, какие захватили с собой?

— Да нет, это мой обед. Сегодня не хочу голодным остаться, как на прошлой неделе. А то, пока я до последней квартиры добрался, уже совсем стемнело. Ну, что ж, зайдемте хотя бы сюда…

И он открыл первую попавшуюся калитку. В это время во дворе один из жильцов, железнодорожник, пилил дрова и энергично ругался. Бревна были мокрые, и плохо разведенную пилу то и дело зажимало. Гебефюги сразу же с интересом принялся рассматривать застрявшую в бревне пилу:

— Надо бы ей зубья развести, товарищ. А так, хоть лопни, толку не будет.

— Это верно, — вздохнул железнодорожник и бросил на Гебефюги умоляющий взгляд.

— Вытащите пилу, сделайте развод.

— Не умею я.

— А ну, давайте попробуем вместе!

Гебефюги помог извлечь пилу. Заведующая агитпунктом смотрела и только диву давалась, потому что железнодорожник тут же пригласил Гебефюги на кухню, где они вдвоем принялись делать пиле «развод». Между делом шел разговор о чем угодно, только не о собрании. Например, Гебефюги увидал на стене фотографию, изображающую парнишку лет семнадцати в военной форме.

— А это что еще за солдатик?

— О, это наш сынок, — улыбаясь, вступила в разговор вошедшая на кухню жена железнодорожника.

— Такой молодой и уже офицер? — удивился Гебефюги.

— Нет, он еще курсант. Но придет время — будет офицером. А потом в военную академию пойдет. Жаль только, уж больно далеко отсюда академия.

— Опять запричитала! — прикрикнул железнодорожник на жену и, взглянув на Гебефюги, добавил: — Неисправимый народ эти матери. Вместо того чтобы радоваться, что ее сын офицером будет, она плачется. Хочет, чтобы прямо сюда, на кухню, перевели эту самую академию. Мне вот и четырех классов кончить не довелось, а потом пришлось поступать в «академию»… для нищих…

— Не думайте, мне тоже не лучше приходилось, — заметил Гебефюги, и оба так увлеклись сравнением настоящего и страшного капиталистического прошлого, что едва могли остановиться. А когда агитаторы собрались уходить, хозяин уже сам напомнил Гебефюги: — Так во сколько, говорите, товарищ, будет это ваше собрание? И по какому поводу?

— Видите ли. Мы тут с вами основательно поворошили прошлое. А кандидат наш расскажет, как и что будет потом…

Заведующая агитпунктом взглянула на часы. Они здесь пробыли ровно сорок минут.

А Гебефюги и в следующем доме обстоятельно обсудил с женой рабочего ее «обувные заботы». Недовольная хозяйка уже давно напрасно ищет для своей дочки на зиму ботинки тридцать третьего размера. Тридцать первый и тридцать пятый имеются в продаже, а вот тридцать третьего как раз и нет. Подумали они вместе, погадали, почему пропал именно этот размер, и в конце концов решили послать открытое письмо обувной фабрике. А вечером рассказать о женской печали кандидату.

Заведующая агитпунктом все больше удивлялась Гебефюги. На другом конце улицы он присоединился к жителям и вместе с ними принялся копать траншею газопровода. Для этой действительно грязноватой работы никак не подошел бы воскресный выходной костюм. А там, копая землю на дне рва, Гебефюги затеял обстоятельный разговор. Один из мужчин заявил:

— Да, подумать только, десять лет назад мы тоже копали здесь траншеи, да только не для газопровода, а для самих себя, чтобы укрыться от бомб и осколков!

— С той поры мир сильно переменился, — заметил портной, а тетушка, несшая от колонки на углу ведра с водой и остановившаяся перевести дух, вмешалась в разговор мужчин:

— А знаете, что я сказала, когда здесь еще сыпались бомбы? Лучше, говори, буду есть один раз в день, только бы не было войны. А сейчас вот и мир у нас, и я могу не один, а все три раза на дню есть. Пенсия у меня хоть и небольшая, а не было бы мира, и того не имела бы. По-моему, это и есть самое большое счастье! И я благодарю Советский Союз и наше правительство, что они так берегут мир. За это я и голосую, вот уже в третий раз.

— А скажите, тетушка, — выскочил Гебефюги из рва, — могли бы вы все это сказать на собрании?

— А почему же не сказать?..

И так до самого вечера. Получалось, что не Гебефюги агитировал людей, а они сами рассказывали ему, что дала им народная демократия.

Между прочим, избиратели убеждали Гебефюги, что и в вопросе национальных меньшинств произошли большие изменения. И он соглашался с ними. В десятом по счету доме он поговорил со старичком хозяином, гордившимся своими певчими птицами, о повадках канареек. В следующем доме больная ревматизмом бухгалтерша выразила неудовольствие, из-за того, что почему-то забросили Сомешскую грязелечебницу.