Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Потом Ион обошел двор, собрал людей, которых там застал, и все направились к складу за инвентарем. Рядом с Ионом тяжело ступал молчаливый, угрюмый здоровяк Хараламбие Барбэ Рошие, в рваном кожухе и в огромных постолах. За ним шагал его сын, Григоре, статный, веселый парень, большой мастер играть на губной гармошке. Он без умолку говорил; слова вылетали из его рта точно из пулемета, а глаза так и бегали по сторонам, точно он что-то потерял и никак не может отыскать. Вот и сейчас, по дороге к складу, увидев кучку людей, стоявших за амбаром, Григоре крикнул им громким голосом, прозвучавшим в мглистом утреннем воздухе как медная труба:

— Хей! Вы, там! Идите-ка все сюда!..

Захватив инвентарь, люди двинулись в поле. Они шли быстро, с мешками за плечами, в шапках, в старых заплатанных кожухах и куртках, шумливые и хмурые, шутливо переругиваясь и подбадривая друг друга.

Небольшого роста человечек с сероватым сморщенным лицом, потирая руки, чтобы согреть их, подошел к Иону и толкнул его локтем в бок:

— Ты слыхал? Будто бы вернулся Митру Булига из Буковины… Говорит, в тех местах осень больно хороша… Дождей не было совсем… У нас их хоть отбавляй, а там вовсе не было!.. — и хитро подмигнул.

Ион отвернулся.

Слова, брошенные кем-то позади, причем так громко, что он расслышал, резанули его прямо по сердцу:

— Все было бы хорошо, ежели б не было на земле родичей!

Ион не распознал по голосу, кто это говорил, и даже не оглянулся.

Кто-то тоненько засмеялся:

— А коли у тебя еще есть и братья, тогда держись!

— Охо-хо! Брат — сущее несчастье. Ты бежишь от него, а он за тобой тащится.

Как только пришли на место, Ион принялся за работу. Его нервы были до крайности напряжены и, чтобы облегчить душу, а главное, избавиться от мучивших его мыслей, он начал бешено, с необыкновенным упорством и ожесточением работать. С силой всаживал он вилы в землю, да так глубоко, что рукоятка давно бы сломалась под нажимом, если бы земля не была такой влажной и мягкой. Алеку Лазу увидел, как работает Ион, и, остановившись возле него, недовольно проговорил:

— Видно, ты отвык от вил, Ионикэ. Смотри не поломай, потому как вилы без ручки, — засмеялся он лукаво и подмигнул товарищам, — что человек без родни…

Ион остановился в недоумении, с вилами в руках, не понимая, что ему говорят. Но Лазу больше ничего не прибавил и удалился. Ион проводил его тяжелым взглядом, потом отбросил в сторону вилы и быстро зашагал, но не за Лазу, а совсем в другую сторону — к селу.

Лазу увидел это и недоуменно пожал плечами.

— Какой дьявол его погнал?!

Ион удалялся большими, быстрыми шагами. У него гудело в голове, и он твердил себе, что если сейчас же не поговорит с братом, то сойдет с ума.

Дойдя до дома Михая, Ион украдкой взглянул направо и налево, быстрым толчком отворил ворота и вошел во двор. Во дворе никого не было. Несколько серых куриц, среди которых гордо вышагивал черный петух со шпорами, рылись в валявшемся перед конюшней навозе, над которым курился парок. Собака высунула голову из будки и дважды тявкнула без особой охоты. Дверь дома была открыта, но внутри тоже никого не было видно. Зато из-за дома доносился тоненький голос плачущего ребенка, звучавший в туманном осеннем воздухе как серебряный колокольчик:

— Я не пойду, мама!.. Не пойду!..

Ион ускорил шаги. Но вот заворковал теплый, бархатистый голос и мигом оживил сердце мужчины ласковыми, бесконечно дорогими ему нотками:

— Иди в школу, мамина радость!.. Иди, нынче придет папа и даст тебе денег. А теперь будь умником и иди. Возьми Ионела, и ступайте: и так уж поздно, золотко мое!

Ион обогнул палисадник, подернутый инеем, и несмело зашагал вдоль завалинки. Нежный голос женщины пробудил в нем столько воспоминаний, что ему вдруг показалось, что он опьянел. «Как же я буду разговаривать с Михаем? — спрашивал он себя. — Что я ему скажу?»

Он пришел в себя только в тот момент, когда оказался лицом к лицу с Руксандрой.

— Здравствуй! — произнес он тихо и неестественно медленно.

Странное смущение сковывало его. «Вишь, как смотрит на меня! Как будто б и не знала меня никогда». Ион хотел что-то сказать, но комок подступил к горлу.

Руксандра сперва взглянула на него с испугом, потом на губах появилась натянутая, грустная улыбка.

— День добрый!

Дети не знали Иона. Они испугались его, как чужого, и, опустив голову, взялись за руки и пошли в школу.

Покусывая все еще красные, но уже начавшие блекнуть губы, Руксандра проводила их взглядом и вздохнула, слегка зарумянившись:

— Петришор… старшенький, пристает, — пояснила она, — чтобы я дала ему деньги подписаться на пионерскую газету… И как назло в доме нет ни гроша… Но ребенок есть ребенок, разве ему дело до этого?

Она замолчала и опустила глаза в землю.

— Михай где?

— Михай! — Руксандра встрепенулась и подняла голову. Под красиво изогнутыми, словно крылья, бровями широко раскрытые глаза женщины страстно горели. — Не знаю. Михай… Уже несколько дней, как не был… — Она побледнела, опустила голову, потом гордо ее вскинула, сурово и смело выдерживая его взгляд. — Он уехал в город за стройматериалами… Я даже удивляюсь, что ты об этом спрашиваешь! Что? Разве не знаешь, как все накинулись на него из-за этой дранки, точно он виноват, что пришла осень, а амбары еще не покрыты…

Ее слова и лицо, выражавшее глубокую печаль и вместе с тем упрямство и безнадежность, произвели угнетающее впечатление на Иона. Откуда-то из глубины души поднималась едкая горечь. Ион искусал губы чуть не до крови, — так ему хотелось крикнуть: «Неправда! Глупая ты! Обманывает он тебя, негодяй! Он путается с бабами, а ты, дурочка…» Но он овладел собой и успокаивающе пробормотал:

— Ладно, ладно, Руксандра… Я думал, что он уже вернулся домой… Так я подумал… Но ежели его еще нет… Не беспокойся, я найду его…

И Ион повернулся, чтобы уйти, но обжигающий взгляд Руксандры остановил его.

— Ион… обожди… не уходи еще…

— Что, Руксандра?

— Мне боязно… Может, с ним что-нибудь случилось… Он должен был приехать еще позавчера… С ним были деньги и…

Ион вдруг понял, что никогда себе не простит, если не скажет ей сейчас правду. Несколько мгновений он стоял неподвижно, уставившись в землю, потом повернулся, решительно подошел к Руксандре и посмотрел ей прямо в глаза.

— Руксандра, смотрю я на тебя и вспоминаю… — Вдруг он почувствовал, что говорит совсем не то, что нужно. — Какой была ты… Эх, Руксандра, Руксандра!..

Голос его был ласковый, но срывался, и Ион с удивлением почувствовал, что у него увлажнились глаза. Он покраснел до корней волос, и, чтобы овладеть собой, заговорил нарочито сурово, почти закричал, отвернувшись в сторону: