Януш Гловацкий - Польский рассказ

— Вы все с ума посходили, — сказал он, стараясь, чтобы в этих словах прозвучало сожаление.

— Бегите отсюда, — шепнула она. — Вы должны это сделать. А я не могу. Никто из нас не может убежать.

Ее окликнули дети.

— Я рада, что вы приехали, — неожиданно сказала она. — Мне хотелось вас увидеть, но ничего хорошего вы от меня не услышите. Что вы там делаете, в этом городе? Вы, — крикнула она почти с отчаянием, — почему остались таким же?

Перевод К. Старосельской.

Лыжник время от времени останавливался, чтобы перевести дыхание; а пожалуй, ему просто хотелось вдосталь наглядеться и насладиться белым одиночеством. Это одиночество обволакивало его непроницаемой тайной, морозным шепотом. Поскрипывание креплений и шорох лыж осторожно вонзались в белое одиночество, словно легкие, крадущиеся шаги беглеца. Волнение, пульсирующее в горле, переходило в странную, удивительную радость, что едва-едва отделена от боязливой дрожи. Мгла, сгущенная плавным кружением мириадов снежных хлопьев, застлала свет, убивая даже тени контуров там, впереди. Сгиб щиколоток и наклон плеч, напряженное биение сердца давали знать, что он поднимается в гору. Он был словно окружен расплывчатой кисеей — ее изгибы и завитки бесшумно и мягко все выше и выше ложились вокруг него. Но когда, останавливаясь, он всматривался в монотонно-подвижную мутную стихию, ему казалось, что откуда-то сверху проникает бледное теплое сияние.

Возможно, по ту сторону перевала стоит ясная погода, думал он. Облака задерживаются у гребня и снова опускаются на долину. Солнце… Ему стало приятно, что снова будет солнце, — так ныряльщик после длительного пребывания под водой жаждет близкой поверхности. Может быть, он ошибался. Пристальному взгляду постепенно открывалось — или напряженное всматривание вызвало обман зрения? — какое-то неясное волнение, словно клубился дым; от мелких снежных хлопьев в глазах маячили темные точки. Минуту спустя он уже сомневался, не было ли это мягкое свечение миражем.

У человека, который шел здесь перед ним, лыжи были натерты мазью для спуска, поэтому он поднимался полого, поворачивая под острым углом. Поначалу лыжник следовал за ним, но вскоре ему надоело бесполезно удлинять путь. Теперь он шел прямо вперед, только время от времени пересекая почти равномерно попадающуюся лыжню. «Есть шанс встретить этого человека», — думал лыжник. Он не особенно стремился к этому, хотя и знал, что на такой мглистой высоте люди дружелюбны и легко находят общий язык. Чем выше, тем больше надежды на взаимопонимание. На горных склонах можно, пожалуй, наметить точную шкалу братства. Мысль так понравилась ему, что он вскрикнул бы, если б не побоялся нарушить торжественное безмолвие.

Перевал, должно быть, близко. Полтора часа назад он миновал последний шалаш на пастбище, а вероятно, совсем недавно прошел верхний порог котловины. Отсюда взять немного влево и войти в широкое ущелье. Теперь надо внимательно смотреть под ноги и не потерять след того, кто прошел перед ним. Последний зигзаг, судя по наклону, уходил далеко влево. Лыжник слегка забеспокоился, хотя достаточно доверял себе, чтобы всерьез рассчитывать на эту случайную помощь, и все-таки ему не хотелось потерять лыжню. Он немного надеялся на этот след, как надеются на присутствие и инстинкт собаки, случайно встреченной в безлюдной местности. Иногда останавливался, разыскивая предполагаемую лыжню, которая при ближайшем рассмотрении оказывалась засыпанной краем сугроба. Свернул влево и вправо, полагая, что тот, незнакомый, взял, наконец, круче и начал сокращать путь. Если он двигался к перевалу — а куда еще направляться? — то должен был пройти здесь. Правда, мог вернуться и съехать обратно на пастбище. Мог заблудиться. Наконец, неустанно падающий снег мог запорошить неглубокий след.

Через несколько минут лыжник окончательно убедился, что потерял след, и только теперь почувствовал, что действительно остался один. Это открытие показалось даже приятным — в ситуации появился оттенок риска, пусть смутного и в общем-то безопасного. В подобных случаях он любил воображать, что очутился в неизвестном краю, где не ступала нога человека, и теперь все зависит от его силы и находчивости. Привлекательность этой игры состояла главным образом в ее безопасности. Если бы вдруг пелена мглы рассеялась, он, несомненно, увидел бы справа вверху над собой характерную зазубрину в гребне гор, под ней гладкую седловину перевала, а налево, за громадой хребта, на вершине, тонкий силуэт триангуляционной вышки.

Подъем становился круче. Здесь необходимо было подниматься острым зигзагом. На одном из поворотов сильный порыв ветра швырнул в лицо обжигающими искрами холода. На мгновение мир заволокла стремительная вьюжная пелена, затем стало светло, и снова потемнело, словно поднялась, тяжко прокатилась огромная волна.

Лыжник затянул «молнию» на куртке под самый подбородок. Дует с перевала — значит, по ту сторону тоже плохая погода. Он втянул голову в плечи и пошел дальше, энергично выбрасывая руки, чтобы согреться. Надо скорей дойти до вершины и начать спуск — при таком ветре, а может, и в метель это будет трудно и займет больше времени, чем обычно. Низко наклоняясь и стараясь идти длинным шагом, он с усилием преодолевал сопротивление взбаламученного морозного воздуха. Каждый поворот влево давал передышку, но секунды эти были очень коротки. То и дело приходилось натыкаться на занесенные снегом каменистые гряды, которые возникали вдруг, словно рифы из пены бушующего моря. «Я совсем забыл, что дорога такая узкая», — удивленно думал он. Но перевал должен вот-вот появиться. Оттуда сквозило, как в неплотно закрытой трубе, между глыбами и зазубринами гребня вибрировал монотонный низкий свист. «Ну и спуск меня ждет! — говорил он себе, стискивая челюсти от обжигающего холода. — Ну и спуск!» — но, заглушая гнетущее беспокойство, упивался сознанием своей силы, острым счастьем грядущей борьбы и победы.

Поворот. Снова он шел влево, упираясь правым плечом в упругую нарастающую волну ветра и наискось подставляя ей одеревеневшую от мороза щеку. Ничего не видел. Метель слепила густыми клубами белой пыли. Вероятно, до перевала несколько шагов. При очередном повороте вьюга с такой силой швырнула снегом в глаза, что он зажмурился и наклонился, чтобы не упасть. Так он скользил целую минуту, потом освоился и пришел в себя. С той стороны нарастал густой шум, этот шум заполонил его, оглушая, переходя в протяжный, свистящий вой. «Тот человек был прав, — подумал он. — Нет смысла лезть в такую пургу. Мне тоже нужно спуститься обратно на пастбище». С тоской вспомнил он мягкую и теплую мглистую тишину там, ниже. Но уже поднималось искушение блеснуть собственным мужеством, испытать свое счастье, в котором он никогда не сомневался. Искушение было слишком велико. «Это идиотизм — я совсем один, — подумал он. — Рисуюсь, как житель долин, который не знает, что такое горы. Хоть бы сообразить, где я…» Он напряженно и безуспешно всматривался, пытаясь различить характерную зазубрину над перевалом… Ему казалось, что маячит какая-то неопределенная тень — человек всегда старается внушить себе что-нибудь успокоительное, чтобы приободриться. Маловероятно, чтобы он заблудился. Это могло случиться с кем угодно, только не с ним. Столько раз он хвастался, что в этом районе гор может перевалить на другую сторону с закрытыми глазами. Пожалуй, для верности надо восстановить весь пройденный путь. Единственным сомнительным местом был тот верхний порог котловины, где он потерял след. Но другой дороги не было. Наискось влево вход в горло ущелья, которое ведет прямо на перевал. Правда, ущелье показалось ему подозрительно узким, но непогода всегда искажает расстояния и перспективу.