Януш Гловацкий - Польский рассказ

Чтобы лучше удержать равновесие, он оперся грудью на воткнутые в снег палки, усиленно сопротивляясь напору вьюги — казалось, он не стоит, а на крохотном утесе плывет против течения в белом океане. Поднимаясь в гору, он вспотел, теперь влажная рубашка холодным компрессом облепила тело — он дрожал так, что зуб на зуб не попадал. Дробный стук зубов смущал его, словно он не был уверен, уж не испуг ли это…

«Вот идиотизм!» — повторил еще раз, и вдруг ему стало почти весело. Мало кто отважился бы спускаться на лыжах в такую погоду. Он решил, что должен рискнуть. Впрочем, чуть пониже, очевидно, ветер утихнет; может быть, даже рассеется мгла…

Он с трудом улыбнулся замерзшими губами, но улыбка была торжественной и серьезной — так улыбаются перед грядущим испытанием. Легко оттолкнулся палками. Нерешительность прошла. Страха как не бывало. Он был весел и силен, его реакция на мир сконцентрировалась в мышцах ног, в особом выжидающем напряжении тела. Сопротивление ветра было столь жестоким, что, несмотря на уклон, он скользил медленно. Время от времени лыжи подскакивали на гривах только что наметенного снежного пуха. Он наклонялся, приседал, пересекая их, затем ненадолго набирал скорость на твердых плитах расчищенного ветром «бетона». Ехал теперь некрасиво, не заботясь о стиле, словно ощупью, а в позе появилась какая-то осторожность слепого. При первой же попытке повернуть влево его подхватило и понесло с шальной скоростью прежде, чем он успел принять более устойчивое положение. Едва не упал. Края капюшона и рукава куртки быстро и резко забились на ветру. Вьюга толкала его вперед, мощное ее дыхание сдавило бедра, плечи, спину. Он мчался в густом-густом тумане, оглушенный свистом, ошеломленный скоростью. «Вот это гонка! — подумал он с удивлением и страхом, опомнившись от первого потрясения. — Километров сто в час. Так, пожалуй, разобьюсь к чертовой бабушке». Он слегка развел ноги, пытаясь сбавить скорость. Лыжи то и дело с визгом пролетали по обледенелому насту, подскакивали на мелких волнистых заносах и снова скользили шелковисто и мягко. Наконец удалось притормозить. Понемногу сбавляя разгон, он готовился к новому виражу. Повернув, он выпрямился, приняв удар ветра всем телом. По-прежнему ехал очень быстро, но упругая стихия с каждой минутой сопротивлялась все сильнее. Белая зернистая мембрана пурги поддавалась все неохотнее, резкий свист становился глуше, гудел в низких регистрах, переходя в монотонный глубокий шум. Ноги дрожали. «Вот это спуск!» — заново переживал он стремительную смену ощущений. Еще секунду назад у него не было времени наслаждаться ими, но теперь упоительный дурман полета охватил запоздалой волной все его существо. Нетерпеливо он ждал новой радостной вспышки. Ему показалось, что сыпучая снежная завеса редеет, и он почти жалел об этом; гонка вслепую дала столько пронзительного грозного счастья.

«Ага, где-то тут направо есть обрыв, — вспомнил он. — Не стоит слишком далеко забирать в ту сторону. Хорошо, хоть ветер дует в другом направлении; могло бы сбросить в пропасть, прежде чем сообразишь, в чем дело». Порадовался, что эта реальная угроза миновала. Жизнь до сих пор вела с ним честную игру, позволяя испытывать свои силы, казалось бы, в настоящей борьбе. Он почувствовал себя значительно увереннее и решил играть по всем правилам. Близко сдвинул лыжи, стараясь выдерживать хороший стиль. На сей раз не хотелось пережить лишь краткое ошеломление, он жаждал продлить удовольствие, насытиться мгновением полета. Мимолетный, словно пятнышко на огромном парусе бури, он в стремительной гонке рассекал молочно-мутный хаос. Взял более острый, чем ранее, угол, и боковой ветер слегка пригнул его к склону. Ни о чем не думал. Только что-то пело в нем, словно ветер играл натянутой до предела струной. Это было счастье.

Мгла действительно немного рассеялась. Перед глазами мелькали темные пятна — там и здесь торчали из-под снега валуны, он огибал их молниеносными рывками, и от сознания ловкости маневра упоение возрастало.

Внезапный толчок, канты лыж заскрежетали по неровной ледяной поверхности. Его швырнуло назад, вперед, затем еще и еще раз. Резко затормозил широким плугом и со всего разгона врезался в сугроб, тяжелый, словно гипсовый порошок. Его вынесло на другую сторону, снова на лед, но стиль, свобода движений, уверенность в себе — все исчезло. Он нелепо взмахивал руками, судорожно пытался удержать равновесие, уже не для того, чтобы овладеть разгоном, а лишь бы упасть как-нибудь поудачней. В последний момент смутное, едва различимое пространство вокруг него обломилось гулкой тенью, земля словно ушла из-под ног. Он задохнулся от неожиданности — откос? — и уже кубарем летел в сыпком вихре снега, давясь морозной пылью, ныряя в снег, как беспомощная кукла. Щиколотку правой ноги пронзила резкая боль, но, прежде чем он успел сообразить, в чем дело, лицо вновь облепил снежный компресс, а он опять падал кувырком, нелепо раскачивая в воздухе тяжелыми лыжами. Наконец распластался в неестественной позе и, недвижный, лежал, еще не совсем уверенный в надежности обретенной позиции. Секунду спустя приподнялся, тряхнул головой, отдуваясь, как только что вынырнувший из воды пловец. Ему вдруг стало смешно. «Ну и натерпелся я страху», — едва не рассмеялся вслух. Страху было пока ровно столько, чтобы повторить эту фразу на турбазе, когда он будет рассказывать друзьям о своем приключении. Он протер глаза обледенелой варежкой, осмотрелся, стараясь пошире раскрыть склеенные, покрытые тяжелым инеем ресницы. Веселье, пульсирующее где-то в горле, внезапно замерло; недавно испытанное удивление сменилось тревогой. Он лежал на самом краю отвесного обрыва и, вытянув шею, мог разглядеть сквозь мутное кружение хлопьев острые изломы скал и темные горные сосны, маячащие где-то далеко внизу. Откос с этой стороны? Земля перевернулась. Он испытал такое чувство, будто пришел в себя после болезни и все еще не может сообразить, где окно и где дверь. Тут слева где-то должна возвышаться отвесная скала, отграничивающая котловину от горного массива до самого дна долины.

Человек лежал без движения, пытаясь оценить положение. Метель продолжалась, и он не мог определить место падения, но воображение работало в заданном направлении, мерно раздвигая белую завесу.

Значит, все было не так, как ему представлялось! Ошибся он, очевидно, еще на той стороне, там, где потерял след неизвестного лыжника. Значит, он вовсе не перевалил через верхний порог котловины, и ущелье было не то, и перевал другой. Он взял значительно левее, чем нужно, и, вместо того чтобы выйти на восточный склон, оказался на северном, миновав с другой стороны какой-то перевал. Северный склон… Теперь он вспомнил: как-то летом он осматривал его снизу. Крутые, поросшие травой террасы, осыпи, ущелья, неожиданные обрывы. Ощущение опасности неприятной дрожью отозвалось между лопаток. А он так доверчиво гнал на спуске и еще гордился своим мужеством… Его охватил стыд — какой глупостью представлялось сейчас это «мужество». Снова заглянул в пропасть. Она была еще грознее, чем показалось сначала.