Евгений Туинов - Человек бегущий

Боже праведный, уже старик он, что ли? Андрей Владимирович, как и о себе, вдруг подумал о писателе Влазове, что ведь и он старик: седина вон, морщины, а все заигрывает с молодостью, прикидывается понимающим ее какие-то особые, отдельные от всего народа проблемы, и мнит себя небось идущим в ногу со временем, с веком наравне, даже нет, какое там, к чему скромность — бегущим на два шага впереди прогресса. И никто ведь ему не возразит. Вот почему только им, таким вот все — гласность, трибуна, аудитория? Хоть звони в студию прямо сейчас, отсюда, из учительской!..

— А что, Андрей Владимирович, — услыхал он вкрадчивый голос Наденьки за спиной и аж вздрогнул от неожиданности. — Извините, конечно… Но ведь дельные вещи говорит человек по поводу вашей, между прочим, истории. Кому она нужна? Сейчас время точных наук, быстрых передвижений, экспрессивной музыки и вообще… Не сегодня завтра ваши уроки потеснят занятия по информатике и основам вычислительной техники, какие-нибудь компьютерные игры, электронные калькуляторы. Просто до школы еще не дошли передовые приборы и устройства…

Андрей Владимирович обернулся к ней, точнее, даже не к ней, а ее собеседников поискал глазами. Почему-то ему интересно было, как все эти оппозиционеры воспримут Наденькины слова. Особенно Мария Никитична его почему-то волновала. Но оппозиции и след простыл. Они, значит, вдвоем с Наденькой остались в учительской. А она явно заводилась, лезла на рожон, конфликт раздувала, так что не стоило ей и отвечать. И он промолчал, снова повернулся к телевизору. Выступал уже другой участник дискуссии.

— Не подумайте только, что я на вас за выговор обиделась! — вдруг сказала Наденька. — Хотя, конечно, кабы не вы, все обошлось бы иначе. Но это пустое. Через год, как говорится, снимут. Просто не думала, что не успею в школу прийти, сразу выговор схвачу из-за пустяка. А-а! Ладно… Меня другое удивляет. Вы вот так себя ведете, будто завтра у вас гарантировано на все сто, ваше будущее…

— Что значит? — удивившись, перебил ее Андрей Владимирович и вновь обернулся.

— Всем известно, — продолжала Наденька спокойно, — что вас прочат в директора нашей школы. Но времена теперь изменились. Вы как будто забыли об этом! Директоров все больше выбирают теперь, а не назначают по старинке. Я к тому, Андрей Владимирыч, что вас ведь могут и не выбрать на эту должность, прокатить. Людям не нравится ваша жесткость, бесцеремонность, ваша принципиальность так называемая. А? Что вы тогда будете делать?

— Работать учителем истории, — глухо, едва сдерживая себя, сказал он и, чтобы уж прекратить нелепый этот разговор, добавил тихо: — Очень интересная передача, дайте, пожалуйста, посмотреть.

— Хорошо, хорошо… — рассеянно разрешила Наденька. — Я и сама с удовольствием…

А он уж и не мог спокойно сидеть и смотреть этот телевизор. И с экрана черт-те что говорят, несут околесицу, и тут странные какие-то намеки. Знала бы юная эта интриганка, что такое — быть директором школы! Ответственность, успеваемость, поведение, дети, учителя, одни хозяйственные вопросы поди реши… Нервы, силы, время. Очень он, конечно, рвется директором стать! Спит прямо и видит! Вот ведь святая наивность! Он из завучей-то не чаял, как сбежать, открутиться, заняться только своей историей. Может быть, они там, наверху, догадаются на такие непопулярные должности все же не выбирать, а назначать? А так бы и хорошо, если бы выборы. Он вообще не выставил бы своей кандидатуры. Надо ему, как же!..

Знакомое вдруг лицо мелькнуло на телеэкране. Андрей Владимирович его сразу узнал — Цуканова-старшего. Ну, вездесущий Цуканище, сидишь, значит, и спокойно слушаешь? Ну говори же, раз туда прорвался! Ну что же ты? Ведь ты же всегда боролся… Или скис уже?

— Это не отец ли того Цуканова из восьмого «Б»? — спросила Наденька.

Он кивнул, не отрываясь от экрана. Да не о том же ты, Цуканище, не о том! Однако звонить туда, что ли?

— Хочу поспорить с товарищем Влазовым, — кажется, наконец-то вышел он на чистую воду, выкарабкался из общих обязательных фраз о гласности и перестройке, — Вот вы, уважаемый, в чем только не упрекали таких дилетантов, как я. Ну да, мы, по-вашему, не понимаем диалектики истории, виним во всех грехах, в смысле, в упадке национальной культуры, опять же, как вы высокомерно выразились, по серости своей и узости кругозора, виним, мол, каких-то полумифических личностей, будто бы даже инопланетного происхождения. Сначала справка: я, дилетант, занимающийся в свободное от работы время спасением, реставрацией, поднятием из руин архитектурных памятников нашего города и области, семнадцать лет назад окончил архитектурный факультет Академии художеств, сейчас проектирую на селе, потому что видеть не могу типовых зданий, потому что вообще желаю сохранить в себе зодчего, чего в городе сделать почти невозможно. Группа «Зодчий», которую я здесь представляю, насчитывает в своих рядах десятки высококлассных реставраторов с большим стажем, а также инженеров, каменщиков, плотников. Я уж не говорю о том, что у многих это вторая или третья профессия. А по основной специальности они искусствоведы, физики-теоретики, композиторы, писатели, как вы, рабочие ленинградских заводов. Это, стало быть, о нашем дилетантизме.

— Но я не о вас говорил конкретно, — из-за кадра раздался голос Влазова. — Вы-то как раз делаете нужное и полезное дело…

Операторы даже не успели среагировать на эту реплику, и писателя показали уже обиженно молчащим.

— Позвольте, позвольте!.. — гнул свое Цуканище. — Теперь о личностях неземного происхождения, которые нами охраняемые памятники губят. Они вполне реальны, эти ваши марсиане. Вот вы, например. Или я общаюсь с представителем внеземной цивилизации?

В студии засмеялись. Хитрый режиссер крупным планом дал лицо Влазова. Впрочем, ни мускула не шевельнулось на нем. Андрей Владимирович обернулся к Наденьке, мол, смотрите, смотрите, тот самый Цуканов, сын его у нас учится. Но Наденька не обратила на него внимания.

— Памятники рушат не какие-то даже конкретные подонки, как было в Летнем саду, — продолжал Цуканов запальчиво. — Их уничтожает прежде всего небрежение и невнимание, общий, я бы сказал, духовный вакуум. А вакуум этот создают как раз такие вот, простите, писатели, как вы. Ну да, что нам история нашей Родины, коллективная память поколений? Плевать мы на нее хотели с высокой колокольни. История нужна обывателям, чтобы с ее помощью легче было читать морали молодежи. Вдумайтесь в то, что вы говорите. Лишить памяти просто одного человека — это страшно. Этот несчастный уже будет недочеловек, полуживотное в человечьем обличье. Делай с ним что хочешь, веди куда желаешь, он полностью зависим от поводыря, он даже имени своего не может сказать, а уж какого он роду-племени, зачем живет, нравственные основы его личности — это для него темный лес, непозволительная роскошь. А вы говорите: история молодежи не нужна. То есть хотите лишить памяти целое поколение. Зачем, спрашивается? Куда поведете вы их, беспамятных, не помнящих родства?..