Алан Холлингхерст - Библиотека плавательного бассейна

— Вы идти к Фил? Лежать наверху. Хотеть выспаться.

Мы снова пожали друг другу руки, Пино пошел дальше, и вскоре я услышал, как он смеется от удовольствия.

Под самой крышей, в нагретом за день полутемном коридоре, у двери в Филову комнату… транспорт, движущийся вдалеке, и скрипучая половица, не нарушающие тишину, неодолимую, настороженную… призрачные отголоски вечеров моего детства: вверх по лестнице за книжкой, заманчиво открытое окно и неподвижность вязов… или в школе, в ожидании Джонни, уткнувшись подбородком в колени на подоконнике готического мансардного окна, тяжело бьющееся сердце, ласточки, устремляющиеся вниз, в полумрак двора… распахнувшееся от первого толчка окно с дребезжащими освинцованными стеклами в колледже Корпус-Кристи, синева, темная синева, низвергающаяся с неба… удивительная, таинственная влажность сумерек, бегство в Библиотеку плавательного бассейна, слабый свет от горящей летней ночью сигареты… извечное острое одиночество за считанные минуты до сказанных шепотом слов и легкого соприкосновения губ, до любви… Всего за три или четыре секунды я успел вновь пережить всю эту романтическую повесть о себе самом, и от волнения у меня пересохло во рту.

Я едва постучал — скорее даже поскребся ногтями. Робко, словно в надежде, что никто не услышит. А Фил вполне мог бы услышать, если бы не спал, и я замер в ожидании шороха или ответного крика. Но на самом-то деле мне хотелось застать Фила врасплох, проникнуть внутрь сквозь замочную скважину, оказаться рядом с ним без всяких прозаических хлопот. Однажды утром — несколько недель назад, — когда он спал, я стащил его ключ и заказал дубликат в мастерской металлоремонта на станции метро. Фил, парень очень аккуратный, осторожный, всегда закрывался изнутри, и я представлял себе некий эпизод из плутовского романа, когда нельзя не войти, некий крутой поворот в сюжете эротической комедии, требующий неожиданного выхода на сцену.

Я потихоньку, бороздку за бороздкой, вставил ключ в замок и чуть приоткрыл дверь. Свет не горел, однако сумерки еще не сгустились, и я разглядел комнату в зеркале туалетного столика, Фила, лежащего на кровати, белизну его трусов. Когда я вошел, неслышно закрыл дверь и остановился в ногах кровати, он не шевельнулся. Дыхание его было очень медленным и глубоким — он наверняка крепко спал. Лежал он ничком, но слегка повернувшись на бок, подтянув к себе левую ногу, прильнув к подушке открытым ртом, раздвинув бедра, правда, не очень широко, и чуть вывернув задницу вправо. Я пожалел, что мои глаза не испускают рентгеновских лучей, хотя солдатская стыдливость, заставлявшая его спать в трусах, тоже была прекрасна. Рядом с подушкой лежал придавленный во сне рукой «Том Джонс» — пухлый, мягкий «Пингвин» [149] Книга в мягкой обложке одноименной серии, выпускаемой издательством «Пенгуин букс». , напоминающий о школьных экзаменах и сочинениях на тему нравственности.

Не в силах больше смотреть, я разбудил Фила, грубо его встряхнув, и, не дав опомниться, повалился сверху, принявшись докучать ему поцелуями.

Так, как тогда, я не предавался любви со школьных времен. Необычайно целомудренно, пылко и самозабвенно. К тому времени как Филу пора было на работу, начался дождь. После его ухода я лежал в темноте и слушал, как дождь барабанит по плоской крыше. Погружаясь в сон, я на миг увидел зону светлого счастья, образ ясный, как лето, — увидел не зловещий свет лета в Гемпшире или Йоркшире, а некое сияние пустыни, где скалы, вода и прозрачная тень, по воле случая находящиеся в одном месте, кажутся изумительно расположенными и неизменно ярко сверкают на солнце.

Я чуть ли не силой заставил Фила, подчинившегося с немного комичной неохотой, попросить Сельсо подменить его на работе следующей ночью. Сельсо горел желанием получить отгул в пятницу, чтобы доставить удовольствие жене в ее день рождения — мюзикл и ужин, а потом, судя по всему, торжественное соитие неким специфически испанским способом. Я надеялся, что днем удастся вновь позагорать на крыше, но день выдался душным и хмурым, из тех, когда никак не можешь вытереться насухо и с нетерпением ждешь грозы, которая всё никак не начнется. Мы поехали ко мне и принялись слоняться по квартире. Я довольно горячо заговорил о своем желании заняться сексом несколько раз подряд, а Фил заскромничал и не поверил, но когда дошло до дела, ему явно захотелось того же самого. Потом мы отправились в «Корри», где всё шло своим чередом, никто, казалось, не заметил моего отсутствия, а огромные нагрузки на тренировке я перенес более или менее нормально.

И все-таки здорово было, еще больше разгорячившись после занятий на тренажерах, нырнуть в темную, холодную воду бассейна. Ни в одном виде спорта я не чувствовал себя таким свободным, ни один так не привлекал меня своей родной стихией, не доставлял мне такого наслаждения, как плавание. Тем не менее, когда Фил спустился по винтовой лестнице в бассейн — щеголяя (из присущего ему тщеславия, в данном случае вполне уместного) в новых плавках с высокими вырезами по бокам, черных сзади и золотого цвета спереди, — я с удовольствием принялся вытворять то, чего обычно не одобряю: не давать людям проходу, ходить на руках и проплывать между его широко расставленными крепкими ногами. Некоторое время мы в мрачном настроении ныряли на манер Кусто с того края, где глубоко, озираясь по сторонам сквозь защитные очки в поисках ключей от наших шкафчиков: мы сами бросили ключи в бассейн, и те, утонув, пропали где-то в бурливой воде. На пересечении торцовой стенки бассейна и дна Фил замедленными многозначительными жестами показал мне наводящее уныние выпускное отверстие и десятки скопившихся вокруг него лейкопластырей, полностью побелевших от долгого пребывания под водой и колышущихся над фильтром, точно водоросли-альбиносы. Потом я увидел, как Фил выдохнул воздух: пузырьки хлынули изо рта кипучим барочным потоком, закружились вокруг головы и устремились наверх, к свету. Тут же и сам он поспешил на поверхность, а спустя пару секунд вынырнул и я. Чтобы перевести дух, мы облокотились на бортик.

Вечером мы намеревались пойти в «Шафт» — потанцевать, выпить и поразвлечься. Фил еще никогда не бывал там со мной: из-за своего странного образа жизни мы были изолированы от нормального гомосексуального мира, да и сам я по разным причинам пару месяцев туда не захаживал — хотя раньше меня целый год, если не дольше, неудержимо влекло в это заведение по понедельникам и пятницам. Я пристрастился к «Шафту», словно к наркотику. Ужиная в ресторане, я уже к одиннадцати часам начинал беспокойно ерзать на стуле, особенно если ресторан находился в западной части города, и мне предстояло проехать всего несколько миль. Порой я ходил в оперу в совершенно неподходящем наряде и при этом не раз пользовался уединенностью ложи в «Ковент-Гарден», чтобы улизнуть во время последнего акта, когда меня переполняло предвкушение секса, отчего все сценические любовные перипетии моментально оборачивались никчемным занудством. Из «Шафта» же я почти ни разу не ушел один — и притом предпринял бесчисленное множество поездок на такси по ярко освещенной, заваленной мусором пустоши Оксфорд-стрит и сквозь кромешную, непроглядную тьму Гайд-Парка: чернокожий юнец, пьяный, в холодном поту, прижимающийся или украдкой прикасающийся ко мне. Мальчиков, живущих далеко — в Лейтоне, Лейтонстоуне, Данеме, Нью-Кроссе [150] Пригороды Лондона. , — я приводил к себе: подобно мне, они совершали паломничество в этот душный, электризующий подвал в Вест-Энде, но, не найдя клиента, в три или четыре часа утра не имели возможности добраться домой.