Алан Холлингхерст - Библиотека плавательного бассейна

— Я знаю, что вы имеете в виду.

— Не далее как в прошлом году в Степни происходило нечто омерзительное — именно омерзительное. Ох… юнцы из «Национального фронта» и им подобные исписывали своими лозунгами все стены Клуба мальчиков, куда, как вам известно, ходят многие… не белые ребята. Каждый день появлялись листовки, полные безрассудной ненависти… к сожалению, всё время приходится о ней твердить. Больше всего ужасает то, что некоторые из этих юнцов раньше сами ходили в клуб. Тогда я в первый и последний раз увидел, как не на шутку рассердился наш замечательный друг Билл. Он силой выгнал одного мальчишку: просто взял его на руки, донес до двери и вышвырнул на улицу. У старины Билла силы как у быка. Помню, к спине пальто или куртки у мальчика… хотя «мальчик» — слишком приятное слово… был пришит «Юнион Джек» [201] Государственный флаг Великобритании. , и Билл оторвал его — по-моему, случайно, — когда выпроваживал мальчишку, а потом так и остался стоять: мрачнее тучи, с флагом в руке. Я очень испугался, ведь в драке я уже не тот, что прежде, но когда эти неотесанные хамы — а все они трусы до мозга костей — увидели, что нашла коса на камень, они потихоньку ретировались. А я задал себе вопрос: что же символизирует теперь этот флаг? — Он задумался, разинув рот. — У нас был один очень талантливый мальчик, пакистанец, блестяще игравший в бадминтон, и вот прошлой зимой его зверски избили — еще сильнее, чем вас: он был ранен в руку ножом и полностью оглох на одно ухо. Эти юнцы уже сообразили, что надо ходить группами. Да и полиция считает, что они собираются устраивать беспорядки.

— Станет ли когда-нибудь лучше, — сказал я, и мои слова вряд ли прозвучали как вопрос.

Чарльз беспомощно запыхтел.

— Я начинаю чувствовать некоторое облегчение при мысли о том, что мне не доведется этого узнать.

С моей стороны было непорядочно ставить Чарльза в затруднительное положение, но я сказал, что не понимаю, как его точка зрения на расовую проблему согласуется с фильмом Стейнза, съемки которого — по словам Альдо, — оплатил он. Правда, я постарался высказать это как можно деликатнее. Чарльз пришел в недоумение:

— По-моему, расовая проблема тут совсем ни при чем. Конечно, Абдул — чернокожий, а все остальные — нет… но я не желаю слышать подобную чепуху. Абдул любит заниматься такими вещами — к тому же он большой дока по этой части. В сущности, он истый эксгибиционист.

— Признаться, всё это меня немного удивило. Не каждый день, знаете ли, приходится видеть, как половина персонала известного лондонского клуба собирается совокупляться перед камерой.

— Думаю, скоро вы убедитесь, что это делают многие из них — хотя и не только на съемках, не отрицаю. В «Уиксе» работает небольшой сплоченный коллектив. Им нравится исполнять мои прихоти. Но ведь это я помог им всем туда устроиться, — добавил он.

Это было одно из тех мгновений, когда у меня возникало такое чувство — гнетущее и в то же время пьянящее, — что Чарльз — опасный человек, обтяпывающий темные дела и окружающий себя темными личностями. Впрочем, всюду, кроме школы, каждый, наверно, имеет право обзаводиться такими фаворитами, какими пожелает.

— И все же… — Я пожал плечами. — Как вы представляете себе дальнейшую судьбу этого фильма?

— Ну, его еще, разумеется, нужно смонтировать и всё такое прочее. По правде говоря, довести порнофильм до ума очень трудно: необходимо придерживаться сценария, правильно распределять крупные планы и так далее. У нас есть знакомые — ну, можно сказать, друзья, — которые берут на себя всю техническую сторону дела. В последнем своем фильме мы допустили несколько ляпов… растянули съемки на несколько дней, чтобы мальчики смогли набраться сил и показать товар лицом, но потом наблюдательный зритель замечал, что во время ебли они каким-то непостижимым образом меняют носки, или еще что-нибудь в том же духе.

— Я и не предполагал, что у вас такая солидная фирма… я просто потрясен.

— Это наш третий фильм, — сказал Чарльз самодовольным тоном дилетанта. — Безусловно лучший. Вероятно, в скором времени он будет готов к показу. И тогда мы выпустим его на экраны тех нескольких подвальных кинотеатров в Сохо, где работают наши знакомые. Вряд ли вы посещаете подобные заведения.

Вот так все мои довольно ядовитые стрелы, отскочив от мишени, поразили меня самого, и я почувствовал уколы совести. Придя в смущение, я рассмеялся:

— Ну почему же, иногда захаживаю.

— По-моему, это очень дешевое удовольствие, — продолжал свои откровенные рассуждения Чарльз. — То есть вы платите… сколько там?.. пятерку… и в девяти случаях из десяти смотрите то, что вам действительно по душе.

— Признаться, я хожу туда скорее ради закадрового удовольствия.

— Ах да… ну что ж…

— Между прочим, со своим нынешним другом я сблизился в кинотеатре на Фрит-стрит. Потом мальчик так и не решился признать, что это был он — в темноте, знаете ли. По правде говоря, он очень застенчив, но в подобных местах люди, похоже, перестают себя сдерживать.

Чарльз явно не слушал, да и вряд ли мне стоило всё это рассказывать. Я по-прежнему был не совсем уверен, что в тот день в подвальном зале «Брутуса» позволил себе вольности именно с Филом. Когда я задал ему прямой вопрос, он покраснел и что-то невнятно пробормотал, не пожелав ни подтвердить это, ни опровергнуть. Если это был Фил, то он, видимо, хотел, чтобы всё поскорее забылось. Если нет, то он проявил странное желание почувствовать себя причастным к некой не вполне понятной игре моего воображения. Если это был он, тот мерзкий, непомерно раздутый незначительный эпизод должен изменить мое отношение к мальчишке, послужить малоприятным свидетельством того, что существует другой Фил, которого я совсем не знаю. Быть может, в эту самую минуту он сидит в «Брутусе» — а может, в «Боне», «Хончо» или «Стаде»…

— Разумеется, былого не воротишь, — предавался воспоминаниям Чарльз. — До войны в Сохо были маленькие частные бары, по существу секс-клубы, очень уединенные. А мой дядя Эдмунд рассказывал потрясающие истории о заведениях и своего рода гомосексуальных обществах, существовавших в Риджентс-Парке [202] Большой парк в северо-западной части Лондона; открыт для публики с 1838 г. — сто лет назад, еще до Оскара Уайльда и ему подобных, — с красивыми мальчиками из рабочей среды, переодетыми девочками, и так далее. Дядя Нед был большой оригинал…

Чарльз сидел с сияющим видом.

— Я все время забываю о том, какой сексуальной была, наверно, жизнь человека в прошлом — всё дело то ли в одежде, то ли в чем-то еще.

— О, жизнь была невероятно сексуальна, гораздо сексуальнее, чем в наши дни. Разумеется, Уильям, я не против борьбы за права голубых и всего такого, но при этом в жизни стало куда как меньше веселья, меньше frisson [203] трепета (фр.). . По-моему, прекрасной эпохой были восьмидесятые годы девятнадцатого века: бордели, полные солдат в увольнении, похотливые герцоги, ухаживающие за юными уличными торговцами. Даже в двадцатые и тридцатые годы, по-своему довольно бурные, существовало нечто вроде подполья, мы пользовались постоянно меняющимся паролем, и внезапная радость узнавания была необычайно волнующей — словно кто-то вдруг зажигал спичку во тьме! В сущности, об этом никто так и не написал. Я знаю, что вы хотите сказать: по прошествии стольких лет секс былых времен действительно начинает казаться фарсом. — Чарльз очень нежно посмотрел на меня. — Быть может, вы все-таки напишете об этом, мой дорогой.