Александр Даценко - Заклинание ветра

А вообще «Аэрофлот» снова лучший. Как в моём детстве.

Как все в обратную крутанулось. Или круг сделало.

Под крылом хребет Арга-тас. Места моего первого настоящего поля.

Приземление, долгий выдох. Петропавловск. Заснеженный вулкан и вой собак из багажа.

Собак перевозят в клетках. Огромные маламуты с синими глазами. Выражение морд - словно второй раз родились. Воют на выдаче.

В этих звуках и счастье, и возмущение, и непонимание причин всего этого ужаса.

Далее всё бегом-бегом. Сон – автобус - шесть часов езды и село Майское - вертолёт – вулканы - Кумроч.

Долетели до участка. Только трубы торчат из снега.

Метров пять-шесть. Откопали домики.

24 мая

Первое землетрясение. Слабенькое, но продолжительное.

Свежие, по сравнению с теми местами, где мне уже довелось работать, особенности Камчатки заключаются не в количестве снега или в необычности ландшафта, нет.

Тут тёплая земля.

То есть под слоем снега незамёрзшая земля. И нет вечной мерзлоты. Хотя в голове прочно, на уровне доопытном сидит: такие виды непременно с вечной мерзлотой.

А ещё свежий пепел. Совсем рядом и Толбачик, и Ключевская сопка. Иногда воздух вдруг начинает скрипеть на зубах.

Никогда ещё не видел столько свежих лавововых потоков.

Ну как — свежих: не вчерашних, конечно, но почти невыветрелых.

Почва тоже из пепла, жирная, словно чернозём, тонкая, как лёсс.

25 мая

Итак, Камчатка — это вот тут.

Стоит только проснуться, выбраться из сугроба да осмотреться по сторонам.

Небольшое ущелье, невысокие острые пики и огромное количество снега. Белого и синеватого. Он твёрдый, потому что слежавшийся, и тает по краям и сверху. Вода проникает вовнутрь, и снег всё больше становится льдом. Иногда просто льдом, иногда почти что. Отдельностей в виде столбиков или лезвий пока не наблюдал.

В самих пластах снегов идут какие-то тектонические процессы. Выражаются эти процессы в появлении разломов, сбросов, надвигов. Как-то под утро, когда немного землестрясло, я увидел даже некое ледяное подобие тектонической плиты. Она совершенно наглядно пыталась по ослабленной зоне подлезть под деревянный сортир на два посадочных места и устроить самую настоящую субдукцию [1] гипотетический процесс заныривания океанической плиты под конетинентальную в концепции тектоники плит .

На счастье у меня в руках случайно, оказался томик авторства В.В. Белоусова [2] академик, выдающийся русский геолог. Противник тектоники плит . И плита исчезла, стоило только взглянуть на обложку. До сих пор я скромно полагаю, что избавил участок от катастрофы. Точнее от запуска теоретизации, что всегда сопровождается разливом субстанций и крушением так необходимых в быту сортиров. Вы уже догадались — я о неомобилизме [3] она же плейттектоника, тектоника плит, геологическая концепция в основе которой лежит предположение о перемещениях материков по горизонтали на огромные расстояния , будь то мобилизм в голове отдельного человека, или плейттектоника как парадигма подавляющего большинства научного сообщества. И напротив, если вам удается противостоять тектонике плит — всё в окружающем мире будет упорядочено, и вы всегда сможете отличить отхожее место от зала приемов или пиршеств. Или от библиотеки, если это, конечно, всё ещё имеет какое-то значение.

Про почву я уже писал: с виду чернозём, а по сути — пепел и органика.

Из растительности — полуметровой высоты ольховник, ну, и рододендрон. Который — вечнозелёный, однако пейзаж меняет слабо.

Когда стоит непогода, небо срастается с горами и снегом вокруг, мир сужается до размеров небольшой сферы, в которой едва видны ориентиры, а вовне всё скрыто и стремится в бесконечность. Прямо тебе модель времени перемен.

В погожие дни чёток контраст очень синего неба с белизной облаков, черных пятен скал, земли и сугробов. Климат не слишком мягок, поэтому в высоту заносы примерно четыре-шесть метров в среднем.

Белое, синее и чёрное.

Но никаких ассоциаций с Эстонией, кроме мимолётной мысли о том, что сюда можно заселить всех, кто там проживает с паспортами граждан. Хороший план — ведь там никто не заметит пропажи, а здесь их никогда не найдут.

На участке две подрядные организации. Наша обеспечивает геологию, вторая — быт и бурение. В связи с таким положением дел нет доступа к продуктам и дровам. Дров вообще нет, кстати говоря, и взять пока негде. Но спешу вас успокоить — мои запасы продуктов и дров растут.

Вообще быт тут не столько скромный, сколько одинаковый. Непременно приложу все усилия, чтобы разнообразить его.

Люди же, как и везде, в сущности — неплохие. И всего-то человек сорок. Из них нашей организации принадлежат пятнадцать.

Ситуация, когда две трети населения участка не общаются с оставшейся третью, представляется мне ненормальною. Потому как тут не Москва и даже не Мехико. Но впечатления от общения такие же, что и от общения на лестничной клетке многоэтажки для подпольных миллионеров средней руки где-нибудь в Митине.

И ещё поблизости по ночам бродит геофизик. И вострит свои каротажные инструменты. Мне пока мало кто верит, но я даже не сомневаюсь — бродит, поскольку ни с чем не спутать скрежет железных зубных коронок о выветрелый базальт.

Вот пока и всё, что я успел увидеть.

26 мая

Иногда отчетливо понимаю, что не смогу написать книгу. Часто читаю отличные тексты на тему творчества. Тексты написаны людьми с литературным или филологическим образованием. Я осознаю, что совершенно не представляю себе правил, по которым должны делаться добротные произведения. И то сказать, те законы написания, что стали для меня откровением, на самом деле — азы.

Мир захвачен дилетантами. А должен бы — специалистами. Страшно писать книгу — ведь теперь это выглядит в моём сознании как, к примеру, если бы я взялся провести операцию по удалению гланд или настроить рояль. Не разместить на природе, а настроить.

Всем на свете должны заниматься профессионалы. Ведь откуда мне знать, что в одном предложении не должно быть слов, начинающихся с одинаковых букв? Что причастия отравляют текст, а деепричастия превращают его в заклинание вызова неумелых бесов с асфоделевых лугов. Ну скажите, разве я смогу правильно написать первую фразу повести? Чтобы захватила она читательский разум за интерес и бросила в логичную стройность безупречного текста, в захватывающее переживание удивительной истории? Люди ведь учатся такому по пять лет, а некоторые и всю жизнь. Куда уж мне.

От этих осознаний я и рифмовать стал опасаться. Когда-то мои хрупкие, самодельные устои словесности рухнули от открытия — оказывается, глагольные рифмы неприемлемы, это дурной тон. Страшный удар, но я с ним справился. Зарёкся и перестал. Потянулся в копилку ноосферы за ассонансными рифмами. Не дотянулся. Но осознал, что впереди непостижимые бездны.