Каролина Сеттерваль - Давай надеяться на лучшее

По нашему плану, ночи на мне, но ты возьмешь его на себя утром. Когда Иван просыпается, я приношу его к тебе. А сама иду и ложусь, отдыхаю еще часик, если слишком рано. В половине восьмого мне нужно вставать, чтобы успеть на работу к половине девятого. А вы останетесь вдвоем, ты и Иван. Я нарисовала для тебя карту, где отметила те открытые детские сады [8] Открытые детские сады – развивающие центры для самых маленьких, которые дети посещают вместе с родителями. , которые мы обычно посещаем. Обвела адреса, написала часы работы, отметила, где Ивану больше всего нравится. Ты еще не успел посмотреть на карту. Говоришь, что займешься этим, когда придет время. А это будет менее чем через неделю. Сейчас ты просто отстаешь по работе, надо догонять. Сейчас ты просто устал после переезда. Сейчас ты не в состоянии строить планы на будущее. Но ты обещаешь мне – раз за разом ты обещаешь мне, что все будет хорошо. Я заставляю себя поверить тебе – в основном по причине отсутствия других вариантов.

Скоро будет восемь недель с тех пор, как ты умер. Мы приближаемся к последнему дню второго месяца. У Ивана теперь в два раза больше зубов, чем было, когда ты исчез из нашей жизни. С каждым новым достижением Ивана – в последнюю неделю, например, он начал самостоятельно вставать – у меня возникает острое желание сообщить тебе. Послать эсэмэску или позвонить, сообщить о новых успехах в развитии нашего сына. Не раз я брала в руки телефон и сидела, уставившись на дисплей. С кем я могу этим поделиться? Кому это интересно? Кто, если не ты, должен первым узнавать новости развития нашего маленького сына?

Обычно я выбираю твоих родителей, мою мачеху или мою маму. Иногда рассылаю общее сообщение всем, иногда – личное каждому. Они всегда отвечают очень быстро. Они интересуются Иваном, гордятся его успехами, выкладывают его фотографии на собственных страницах. Они испытывают к нему сильные чувства – куда более сильные, чем к другим своим внукам. Они участвуют, как могут. На самом деле они все делают так, как надо, однако я раздражаюсь на них. Они раздражают меня уже одним тем, что они – не ты. Они прекрасные родственники, помощь и поддержка, но не могут заменить папу. Не могут заменить мне спутника жизни. При полном отсутствии партнера и папы для Ивана, я все же продолжаю сообщать им о его развитии. Лучше это делать, чем не делать. На этой неделе они аплодировали его новым зубам и смотрели клипы, где он сам встает, держась за мебель.

В душе я продолжаю разговаривать с тобой. Делюсь с тобой успехами в развитии сына, ругаю тебя за то, что ты не со мной, и прошу прощения за наши последние месяцы вместе. Раз за разом я прошу у тебя прощения за то, как у нас все было под конец – за то, что я не только допустила такое, но и способствовала нашему молчаливому и безрадостному сосуществованию. Ты заслуживал чего-то другого. Не умея оценить того, что у меня было, я допустила, чтобы это утекло у меня между пальцами. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить себя за это.

В пустоте, оставшейся после твоего ухода, я думаю о твоих звуках. Мне не хватает твоих звуков. Приглушенных звуков падающей воды, когда ты часами принимаешь душ в ванной. Звуков, когда ты умываешься, чистишь зубы и потом полощешь рот. Твоих чихов и зевков. Музыки, просачивавшейся из твоих наушников, когда ты работал. Голоса, которым ты разговаривал с Иваном. Мне не хватает даже твоих сдавленных вздохов, когда я пыталась разговаривать с тобой о будущем и логистике. Твоего голоса, когда ты только что проснулся. Твоего голоса в телефоне во второй половине дня. Клацанья твоих пальцев по клавиатуре по вечерам. Твоего храпа за стенкой, когда я лежу по ночам рядом с Иваном. Твоих шагов в коридоре, соединяющем прихожую с кухней и гостиной, когда ты встаешь на рассвете, чтобы сходить в туалет. Мне так не хватает всех твоих звуков.

В нашем доме теперь стало тише, поскольку семья и друзья все больше возвращаются к своим делам. Все произошло именно так, как я читала, – после похорон все меняется. Примерно в это же время мои подруги перестали охранять меня днем и ночью. Круглосуточное расписание дежурств сменилось более редкими визитами и повторяющимися эсэмэсками, напоминающими мне, что я всегда могу позвонить и зайти, и призывающими меня сказать, если мне что-нибудь нужно, что угодно и когда угодно. Те, кто раньше взял отпуск, чтобы быть рядом с нами, вернулись на работу. Теперь заполнять мой ежедневник – снова моя обязанность. Я по-прежнему провожу дни в ожидании того, что они пройдут. Почти каждый вечер к нам по-прежнему кто-то приходит, но я все больше ощущаю себя обузой.

По утрам наваливается пустота. Проснуться вместе с ребенком, не имея ни одной записи в календаре или времени, к которому нужно что-то успеть, – это совершенно новый для меня тип стресса. Все чаще я брожу из угла в угол, не находя себе места. Начинаю придумывать себе дела. Составлять списки покупок, которые вынуждают меня отправиться в торговый центр поблизости. Разве Ивану не нужна новая шапка? Сейчас, когда похолодало, разве не нужно купить ему шерстяные рейтузики? И подарки на Рождество, о них тоже нужно позаботиться. Кофе заканчивается. Стирать у меня сегодня нет сил, лучше прикупить новых носков. Круг за кругом я брожу по нашему торговому центру. Так и не найдя того, что ищу, я возвращаюсь домой. Чтобы тут же придумать себе новые дела и начать все сначала.

Вчера, когда я выходила через вращающиеся двери торгового центра после очередного похода – как обычно, без покупок, – снаружи стояла «Скорая» с открытыми дверями. Двое сотрудников стояли, наклонившись, у задней дверцы, словно собирались вынимать носилки. «Наверное, с кем-то что-то случилось в торговом центре», – подумала я и даже собиралась вернуться туда. Легкое щекотание в животе и утешительная мысль: сейчас изменится чья-то чужая жизнь, не моя. Такие вещи происходят не только со мной.

Когда сотрудники «Скорой» выпрямились, я обнаружила, что один из них – тот самый, кто первым приехал к нам в квартиру в то утро почти два месяца назад. Невысокая фигура, взлохмаченные волосы, добрый взгляд. Он был первым, после меня и Ивана, кто увидел тебя мертвым. Это он пытался достучаться до меня тогда, осторожно проникнуть за мое состояние прострации, пытался утешить меня, говоря, что ты, похоже, мирно умер во сне. Это он объяснял мне, что присутствие полицейских в нашей квартире – стандартная процедура, что меня не подозревают ни в каком преступлении, и именно он положил руку мне на плечи, выводя меня через дверь, в которую я обещала себе никогда больше не входить. Это он крепко держал меня за запястье, когда под конец объяснял, что должен уехать, когда полицейские стали делать свое дело.