Юрий Тешкин - Полковник

— Умный мальчик, — сказала Нина, — а ну-ка дай пройти тете! — И, легонько книжкой отодвинув Колю, она прошла на пруд.

— Нина! — воскликнул Коля.

— Нинок! — поправила, полуобернувшись, Ниночка. — Сегодня же среда, по средам я — Нинок.

— А-а-а…

— Ну конечно, по четвергам — Нинель, в пятницу буду Нино, по субботам я… по субботам я просто Нинка, или Нинка-картинка, в воскресенье — Ниночка. А вот в понедельник — Нина, так что до понедельника чао! И… и рот, пожалуйста, закрой — влетит кто-нибудь…

Петр Константинович позвонил на дачу, чтобы предупредить Ниночку: он сегодня задержится в институте, аспиранты-заочники подъехали, поэтому заночует в городе. На самом деле ему хотелось посмотреть по телевизору футбольный матч «Динамо» — «Спартак», а идти смотреть на вторую половину дачи, где был телевизор, ему теперь не хотелось.

Так на этой вечеринке, где угощали меня свежими огурчиками, я и познакомился с Галочкой, и начался совершенно новый этап моей жизни. Первое время она звала меня Иван Константинович, долго никак не могла привыкнуть.

В тот же вечер я поехал ее провожать. Она жила на другом конце города. В такси был полумрак, город был уже ночной, в огнях, от ее шубки веяло и свежестью, и теплотой. В общем, стали мы с ней ходить в кино и на концерты. А если не было ни кино, ни концертов, просто сидели у меня дома часов до одиннадцати, а потом я на такси вез ее на другой конец города. Она жила у старшей сестры, а вообще-то была сама из Краснодара — там у нее были отец и мать. Так-то она была ничего, только уж больно нервная. Работа такая — с детьми. Тем более дети у нее были ослабленные какие-то, за это ей дополнительно доплачивали десятку, что ли. Она мне про это не раз говорила, про десятку. Ей было двадцать шесть лет, мне тридцать один. Она окончила педучилище, хотела в институт поступать, да не поступила. Привозила по вечерам иногда свежих огурчиков, иногда помидоры. Ну, чай согреем, попьем. Я частенько на кухне гантелями занимаюсь, она обычно сидит в это время на раскладушке, шапку мохеровую разглаживает, после снега приводит в порядок, у нее такая привычка была. Она вообще аккуратная была очень. Ну, сидим так и сидим, я взял однажды и сказал: «Давай поженимся». А она вдруг заплакала, к окну отошла и стала глядеть на железную дорогу. Я еще подумал: «Чего это она?» Тут она говорит, что жених у нее был, да разбился — он летчик-испытатель был. Ну, я, конечно, говорю, что жаль, но что ж теперь-то делать? Теперь я буду, если она не возражает, разумеется. Она вроде и не возражает и в то же время все плачет, а вернее, не плачет, а хнычет. И говорит сквозь хныканье, что согласна, да жених был летчик-испытатель — уже и пожениться хотели, да вот беда, разбился. А я опять говорю, что жаль, но что ж теперь-то делать?! Тут она вытерла глаза и говорит, что не девушка уже, вот в чем дело. Я ее стал утешать, говорю, что у меня у самого была жена, ребенок даже. Впрочем, это все она уже и сама знала. Хотя, когда я ей это сказал, ну, что, мол, значения никакого не имеет, девушка она или нет, она сразу успокоилась, повеселела. Хотя, если уж честно, я и правда думал, что она девушка. Но тут решил, что действительно неважно все это — был бы человек хороший. Хотя и было как-то неприятно немножко, уж очень свежей она выглядела до этого. Но потом я и сам привык к этой мысли. Сели мы тут рядышком и стали обсуждать. Вернее, она уже все, оказывается, продумала. Во-первых, я подаю на развод, я ведь до сих пор еще не подавал. За зиму нас разведут, и весной мы с Галочкой распишемся. Во-вторых, высылать на ребенка мне лучше не как попало, а четко: одну четверть зарплаты. А ведь я то месяцами не посылал, то наоборот — отсылал все деньги, какие были. То есть у нас с женой была в силе как бы первая договоренность — могу высылать сколько совесть позволяет. Но тут я решил, что Галочка права, лучше высылать норму. Потом она сказала, что, если я ей позволю, она займется моим гардеробом, так как свой к свадьбе у нее давно приготовлен. А для меня она уже прикинула на первых порах два костюма, один ежедневный, другой — черный — к свадьбе, два пуловера: один китайский, другой — еще какой-то, ей сестра обещала достать. Да, хозяйкой она оказалась расторопной очень, с такой не пропадешь. Только вот внешне она была полноватой, не обхватить с одного разу. Но я подумал: ничего — может, как-нибудь со временем привыкну. Или, может быть, она со временем похудеет. Бывает же, что женщины после родов худеют. И стал я ей все деньги отдавать. И что ж вы думаете?! Через месяц костюм появился, через два — пальто, рубахи какие-то английские пошли, лакированные туфли. Друзей прежних, когда они однажды заявились, она их вышвырнула из квартиры! Так что и след их простыл. Вот так Галочка! Я ею прямо восхищался.

Да, на работе меня теперь не могли узнать, начальником участка поставили, профоргом выбрали. Раз мы с ней как-то возвращаемся с концерта (Штепсель с Тарапунькой приезжали), так вот часиков в одиннадцать это было. И решили зайти ко мне, чайку попить, а потом я ее, как обычно, на такси отвезу. Я всегда сберегал рубль на такси. Провожать ее боялся. Шуба на ней стоила не знаю и сколько. Я уже понимал, если б с нее сняли шубу, я б пропал. Ну так вот — довезу ее на такси в полночь, развернусь, ручкой помахаю — и поехал как будто домой, а на самом деле за углом обычно остановлю такси, рубль отдам и бегу себе домой через весь город пешочком. Тратить еще рубль на обратную дорогу — жирно будет, ее ведь и завтра придется на такси везти. Вот так было дело, она и не знала.

Так вот, с концерта приходим ко мне, ключа под половичком, естественно, нет. Я уж догадался, что это кто-то из друзей. Ну, стучимся — не открывают. Хихикает только какой-то женский голос и еще вроде бы Круглов кричит: «Д-дядя, обожди!» Он меня дядей звал. Что тут с Галочкой сделалось! Как начала она тут колотить кулаками, как начала стучать ногами, как кричать начала. Те сразу открыли. Действительно — Круглов с какой-то женщиной. Вышвырнула их с треском моя Галочка! «Чтоб и духу вашего, — кричит, — здесь больше не было!»

Правда, надо отдать ей справедливость, с получки или аванса, когда я отдавал ей деньги, она сама всегда брала две бутылки «Столичной», и мы ехали на такси в общежитие, где нас принимали как дорогих гостей. На ней шуба за шестьсот рублей, да и я разодет как цыган. А главное — не пью! Это было моим друзьям непереносимо. Посидим этак часок-другой в компании, она рюмочку выпьет, даже две иногда, а я — ни-ни. И уезжаем. Вот так зима та шла и шла, в мае наметили свадьбу делать. Уже все для свадьбы было. У нее фата, у меня — костюм черный. Кольца из Краснодара обещали — настоящие, из червонного золота. А я, бывало, нет-нет да и подумаю: а ведь не очень мне и хочется на ней жениться, не очень-то я ее люблю. Есть в ней много хороших качеств, она даже сказала, что после свадьбы обязательно возьмется за меня — учиться дальше заставит, с ребенком можно будет пока обождать. А со временем мы вообще можем перебраться в Краснодар и папа ее купит нам кооперативную квартиру. Хорошо, что мы с ней заранее договорились, что будем жить как муж с женой лишь после свадьбы. А то не знаю, что бы я с ней и делал, ну не лежала к ней душа, и все тут! А почему — и сам не мог понять. Она ведь и пела вдобавок, тоненьким, но очень приятным голоском, и мечтательность напускала вечернюю. Но все же какие-то маленькие у нее были глазки, а лицо, наоборот, крупное, полное. Но не в этом было дело, конечно. Я ведь и сам далеко не красавец. А вот что-то мешало мне, а что — и сам понять не могу. Мне бы радоваться, когда она привозила очередную импортную рубаху, которую где-то с превеликим трудом достала для меня, или огурчиков зимой привезет, бывало. А я, если откровенно, совсем не радовался. Все знакомые, друзья говорили, что я к лучшему изменился, поздравляли, завидовали, наверное. Какую я себе шикарную жену отхватил, и какие у нее в Краснодаре шикарные родители — папа чуть ли не академик. А главное, как это все на меня благотворно повлияло. А мне, повторяю, что-то все муторно было. Сам не знаю с чего.