Юрий Тешкин - Полковник

Старший из трех братьев — Петр Константинович — тяготиться жизнью не мог да и не хотел по причине, о которой речь будет ниже, но и он этот день провел странно. Порою удивляясь этой самой странности и в то же время с необыкновенной яростью отстаивая ее.

Где-то ко второй половине жизни человек, оглядываясь, видит ее не целиком, а как бы кусками. Один поярче, другой потускнее, потяжелее один, а третий — так себе. И выстраивается это все перед мысленным взором оглянувшегося, приклеивается одно к другому как попало, сооружается в нечто странное, громоздкое, тяжеловатое — тем более если и во второй половине ты пожил-таки изрядно. Что посветлее, поярче — само собой наверху окажется при этом. Все самое основательное, как фундамент, — внизу, естественно. А то, от чего и сам захотел отречься, на задки сдвинешь, чтоб лишний раз глаза не мозолило — дело ведь к крыше идет. Ну а крыша у всех более или менее похожая — над ней уже чистое небо. На чердаке голуби воркуют.

Петр Константинович, расписавшись с Ниночкой в столь почтенном возрасте, о крыше, правда, еще не думал. Дети, внуки, родственники морщились. «Второй этаж старик возводит!» — острили. Петр Константинович не ввязывался. «Ну их — нервы надо беречь». Насчет второго этажа он не думал. Как и о крыше. После Елизаветы Викторовны, с которой прожил почти сорок лет, какой уж там второй этаж! Так, балкончик, погреться, свежим утренним воздухом подышать, выйти поутру — нектар вдохнуть. Машину он все же решил переписать на Ниночку, как и договорились, а с дачей — вернее, со второй половиной ее, лично принадлежавшей Петру Константиновичу, с дачей он решил повременить. Была, правда, договоренность и относительно дачи, но теперь можно было не спешить, поскольку уж все равно расписались. Ниночка, правда, хотела переписать все до загса, но тут уж Петр Константинович проявил изворотливость и уговорил. Так что теперь можно было переписать одну лишь машину, хватит.

После прошлой ночи была небольшая одышка, и, едва войдя в кабинет, Петр Константинович включил вентилятор, сел и развернул утренние газеты. В отделе, которым он руководил почти двадцать лет, знали его привычку читать по утрам газеты, и до десяти никто не решался его беспокоить. Просматривая рассеянно газеты, Петр Константинович прислушивался к собственному дыханию, которое ему — увы — совсем не нравилось. Привычно ловил он разговоры за тонкой стенкой, отделяющей кабинет от общей комнаты отдела. Раза два-три бросил искоса взгляд на бумаги, которыми завален стол. Стал передвигать их, перебрасывать, небрежно глянув слева направо, сортируя на первоочередные и на то, что может подождать. Одну из бумаг, с пометкой «Срочно», вздохнув, стал листать, хотя содержание ее хорошо было известно Петру Константиновичу. Группа молодых геологов во главе с доктором наук Каримовым на Южном Урале, в районе деревни Искрянка предлагает создать геологический полигон с целью экспериментального подтверждения огромного горизонтального надвига, который, судя по заключению этой группы, продолжает и сейчас надвигаться с востока на запад на более молодые породы. Предлагают для доказательства использовать лазер. Куратор Уральского научного центра Коротков Виктор Степанович просил срочно дать отзыв на это письмо. Петр Константинович знает, что отзыв Короткову нужен отрицательный, он же фиксист и не признает горизонтальных надвигов. Дать нужный отзыв Петру Константиновичу труда не составит. А вот чего он тянет вторую неделю — загадка. Сам для себя Петр Константинович объясняет это тем, что в последнее время с Ниночкой закрутился, делами почти не занимается. Но отзыв писать все равно надо. Дело тут ясное. Отечественная геология стоит в основном на фиксистских позициях, то есть мобилистскую идею о горизонтальных надвигах не признает. Одним словом, спор тридцатых годов между фиксистами и мобилистами закончен в пользу фиксистов… или еще не закончен? Вот ведь группа Каримова предлагает для решения его использовать лазер, современные технические достижения… А собственно, зачем лазер, зачем современные технические достижения… Петр Константинович с непонятным выражением на лице — какая-то сложная смесь снисходительности, спеси, самоиронии, тяжеловато, с одышкой поднимается, идет к шкафу, забитому геологической литературой, и отыскивает на своей полке одну из самых ранних своих работ «Тектоника Урала», год издания 1941-й. Постукивая голубеньким мягким переплетом, возвращается к столу, раскрывает предисловие:

«…естественно, после комиссии под руководством академика Заварицкого вопрос об уральских надвигах, как типичной форме, окончательно и бесповоротно отпал…»

Может, именно это введение и спасло его тогда, в тридцатые, когда спор между мобилистами и фиксистами из научного перерос в политический. Над мобилистами зло смеялись в прессе, травили, навешивали ярлыки. На беду, мобилисты слово «надвиг» часто заменяли французским «шарьяж», что, собственно, одно и то же. Так вот за этот шарьяж их обвинили в преклонении перед заграницей. Собственно, то, что произошло в сороковые в биологии, в геологии началось уже в тридцатые. Часть мобилистов была репрессирована, другая поспешила отказаться от слишком подвижной земной коры. Старший друг и учитель Петра Константиновича Фредерикс Георгий Николаевич был арестован одним из первых.

Да, Петр Константинович был тогда молод и горяч, он с жаром отстаивал перед высокой комиссией, приехавшей на Урал, свои мобилистские позиции. Нет-нет, он не сразу отказался от идей мобилизма. Даже в этой книжечке с выцветшей обложкой, что лежит сейчас перед ним, одно лишь предисловие продиктовано тогдашним страхом, охватившим вдруг всех в связи с арестами. В самой же работе, если ее начать читать, с десяток блестящих описаний этих самых надвигов, от которых он отказывается в предисловии. Вот она, трагедия и комедия жизни! Горько покачивает он головою, протирает клетчатым платком запотевшие очки. Что же спасло его тогда? Ведь он так спорил с комиссией, убеждая в «поле», показывал эти самые надвиги… которые сейчас и пытается возродить группа Каримова… Вероятнее всего, спасло конечно же не это глуповатое предисловие, а рабоче-крестьянское происхождение. А вот его учитель — первооткрыватель уральских надвигов — оказался сыном обрусевшего немецкого барона. И что из того, что его отец был комендантом Зимнего дворца? — канул в Лету Георгий Николаевич Фредерикс, как будто и не было никогда человека. Уже потом, во время хрущевской оттепели, Петр Константинович пытался разыскать хоть какие-нибудь следы. Писал в Ленинград в Горный институт, где работал Фредерикс. Из отдела кадров пришла официальная бумага, что дело бывшего профессора Горного института из архивов изъято. Ездил сам в Ленинград, пытался разыскать родственников учителя. Увы, никого в живых у Фредерикса не осталось. Петр Константинович уже хотел было поставить точку на этом деле. Но на одном из совещаний в Свердловске он встретился с геологом — корейцем Дзю, который отбывал в начале сороковых срок в Воркуте. Срок был не очень большим и скорее всего профилактическим по причине такой странной фамилии — Дзю. Ну что это за фамилия — Дзю! Давай-ка, братец, посиди на всякий случай! Так вот этот самый Дзю уже после срока, восстановленный во всех правах, и вспомнил в случайном разговоре, как перегоняли их из одного лагеря в другой. И в конце колонны плелся, все больше отставая, один старичок. И вот, окончательно выбившись из сил, назвал себя не то Фредериксом, не то Фердериксом — в общем, что-то похожее. Но самое главное, он, как и Дзю, оказался геологом. То, что старичок был геологом, Дзю запомнил крепко. Старичок сказал ему, что он тоже всю жизнь был геологом, как и Дзю. «И неплохим!» — разговор заканчивая, добавил этот Дзю-кореец и вдруг, передернувшись лицом, без голоса и слуха, словно бы про себя, запел, всем телом раскачиваясь: