Юрий Тешкин - Полковник

— Ну как? Будем дальше работать или нет?

— А как же, — отвечаю, — будем, конечно.

— Пить будешь? — спрашивает.

— Нет, — говорю, — завязал.

А какое — нет! Друзья уже ждут за воротами, отметить такое дело. Так и дальше пошло. Поосторожнее просто стал, на глаза старался пьяным не попадаться. Но уже мнение обо мне было неважное. На другие участки переводили. Начальники часто вызывали. «Если б ты, — говорили мне, — не был бы молодым специалистом, давно бы выгнали тебя!»

Два с половиной года я так-то кое-как дотянул и поехал сразу на шесть месяцев в отпуск к матушке, в деревню. Дорога у меня оплаченная, денег — километр. Матушка очень обрадовалась, дня три гуляли по случаю моего появления. Потом уж и кончать надо, а я остановиться не могу. Неделю пью, вторую пью, друзья уже объявились, как тут остановишься. Посмотрела матушка на меня, посмотрела да и говорит: «Женить тебя надо, Ванька! Вот в чем дело. По твоим заработкам, по твоей непутевой жизни женить обязательно надо!» — «А что, — отвечаю, — я не прочь, да на ком?» — «А вот у Юзека, у свата, аж четыре дочки — выбирай любую!»

Встал я утром, голова болит, все на работе, делать нечего. А что, думаю, дай схожу к Юзеку, он мужик ничего. Взял бутылку, пошел. Короче, через неделю сыграли свадьбу со средней Юзековой дочкой, Валей. Она ничего была, даже вполне хорошая, хозяйственная, молодая, симпатичная и очень трудолюбивая. Да у них все трудолюбивые в семье были. И решил я на Дальний Восток не возвращаться. Теперь была семья, надо было начинать новую жизнь. А там ведь все смотрели на меня как на пьяницу, не хотел я туда везти Валю. Послал запрос в отдел кадров, документы прислали, и подались мы в Казахстан, в Караганду. Там у Юзека был какой-то дальний родственник в шахтстрое. Денег на дорогу взяли у того же Юзека, свои я уже все закончил. Ну ладно, устроились неплохо. Сначала комнату снимали у одного чуваша, их давным-давно туда выслали, они там прижились, сады развели, в общем, жили неплохо. Даже жаль было от них уезжать, когда квартиру дали. Так вот… Ну что — еще одну ступенечку одолеем? Или отдохнем? Да нет, потихоньку будем все же наверх пробираться, а то тут пыльно, полумрак, отсырелость какая-то, кошками воняет. Давай, Иван Константинович, давай, давай, дорогой. Вот так, вот так — чем выше, гляжу я, тем ты царапаешься лучше, вон уже и солнечное пятнышко видать. Ну так вот — в Караганде я первое время не пил. Пока то, пока се — пока устраивались, квартиру ждали, да и с Валей было интересно: с работы спешил домой. Ходил, помню, по квартире за ней как собачонок. Ощущал какую-то родственную душу. А потом, я ведь привязчив очень. Матушка говаривала частенько: «Ванька у меня ужас как привязчив, ласков, я, мол, девочку хотела, поэтому, наверное». Мне для Вали все время хотелось что-то хорошее сделать, благодарность какую-то я к ней чувствовал. Один раз ночью она встала, пошла зачем-то на кухню или в туалет, а я вскочил и встал за дверью, она назад возвращается в темную комнату, а я ее сзади — как схвачу! Да-а-а… Вообще-то мог ее так запросто заикой сделать… и как это я сразу-то не сообразил… Хочешь для человека что-то хорошее сделать, а получается черт знает что, чушь какая-то. И часто так на протяжении своей жизни огорчал я хороших людей, и не только Валю, но и других, Петра Семеновича, например, начальника участка. Но это в Хабаровске уже было, выручал меня сколько раз! А я его подвел. И ведь никогда я сознательно это не делал, на самом деле сам в себя верил, а вот что-то всегда вмешается — и обязательно сорвешься, все обещания к черту летят, и подводишь хорошего человека. Это особо огорчало меня всегда, у меня и сердце-то в основном не водкой, а этим испорчено, болело всегда за хороших людей, которым я столько неприятностей принес. И матушка б пожила б годок-другой, знаю, если б не мои чудачества. И братьям я был всегда помехой, один по военной части пошел, другой — по научной, я уж им стараюсь не мешать, можно сказать, последние годы из-за этого и хоронюсь. Хорошо — страна большая, места хватает. Но в первую очередь мне, конечно, Валю жалко! Сколько я ей зла принес все же…

Вначале-то мы с ней неплохо жили, прямо скажу — неплохо. Я все еще не пил вначале. Ну, под воскресенье там возьмешь, конечно, бутылку, из баньки там придешь, сядем вечерком и выпьем. Вернее, я ее, бутылку-то, за вечер сам и уговорю, потому что Валя могла выпить рюмку — не больше. В воскресенье пивца возьмешь, так и протянешь выходные. А вот в другие вечера скучновато было, поговорить-то нам не о чем было. Ей о моих делах скучно было слушать, а мне — о ее. О том, что купить она собирается в квартиру да как обставить ее, где детскую кроватку поставим, как ребенка назовем. Мне-то, помнится, было все равно, как назвать, а вот фигура у нее тогда здорово изменилась, пятна по лицу пошли. Да это все, конечно, ничего, а вот поговорить по вечерам действительно не о чем было. Я хотел, чтобы она хотя бы те книги прочитала, которые я сам прочел. Чтобы нам с ней было о чем разговаривать. Даже список этих книг составил: Диккенс, Грин, Чехов и другие. В библиотеку ее записал. Валя же мне нравилась, я с ней собирался всю жизнь прожить. Просто она немного отстала от меня, так как, кроме школы, нигде не училась, сразу в колхоз пошла работать. Ну, с книгами ничего не вышло. Она в Караганде устроилась работать на овощную базу, перебирать овощи. Приходила усталая, а я тут и ужин сготовлю, чтобы только она читала по списку. Но почему-то всегда у нее еще дела находились: то постирать, то в квартире убирать, то еще что, она ведь очень хозяйственная была, я уж говорил об этом. Вообще-то она и читала даже что-то, но уж очень медленно как-то развивалась в этом, не так быстро, как мне хотелось бы. Скучновато с ней было, особенно по вечерам. Слушаю, слушаю ее о том, что купим да куда поставим, да и скажу, бывало, как бы в раздумье: пройдусь-ка, мол, я, Валюха, перед сном воздухом подышу, не возражаешь? А сам — на вокзал, дом-то наш как раз рядом был, там буфет в ресторане, стакан пропустишь — и на боковую. Короче, стали потихоньку друзья появляться, вернее, собутыльники. И стали уже приходить с бутылкой. Курили, правда, на кухне. Вале ведь вреден был дым. Но вообще-то она всегда гостям была рада, она у меня гостеприимная была, что есть — все на стол. Да у них вся семья гостеприимная, н-да…

Н-да… что же там дальше-то было… да, я видел, что она им нравится, я же говорил, что она симпатичная. Особенно я увидел, что она Круглову нравится. Дружок там у меня появился такой, Круглов. Ну так вот, я когда их вдвоем оставлял, а сам в магазин за бутылкой бежал, боялся все, как бы между ними чего не произошло. Все время бегом бегал, чтобы побыстрее вернуться. А возвращаюсь назад, обязательно в окно загляну (у нас первый этаж был), как у них там: все ли в порядке. Потому что Круглов тот был не женат и бабник большой. Ну что ж потом было? Да, попивать стал, все больше с этим Кругловым. Но и с другими тоже. Добирался домой в час, а то и в два ночи. Но все это пока не отражалось на нашей жизни. Утром все вычищено, выглажено было у меня. Завтрак готов. Хоть и тяжело — иду на работу. Как-нибудь до обеда перебьешься, а в обед можно пива кружки две-три выпить и до вечера дотянуть. А вечером, когда деньги есть, в ресторане мы с Кругловым сидим, а если нет денег, то так — возьмем с Кругловым пару бутылок, едем к нему в общежитие. Летом одно время повадились, посидев пару часиков в кафе и выпив при этом, разумеется, изрядно, уходить не расплатившись. Каким-то образом сходило, не попались ни разу. А тут и Вале срок подошел в декрет идти, поехала рожать к себе в село, вернее, самолетом полетела. А телеграммы о том, что долетела благополучно, дня два-три почему-то не было. Мы с Кругловым ее отлет отметили, и тут меня в пьяном настроении, естественно, охватила мысль, что не долетела она, разбилась, — оттого и телеграммы нет. И она, думаю, разбилась, и не родившийся еще ребенок. Ребенка-то почему-то не было жаль, а вот Валю — до слез. Вот так и сидел я и жаловался на судьбу Круглову, а Круглов как мог успокаивал. Может, говорил он, еще и не совсем разбилась, может, как-нибудь все же долетели и телеграмма вскорости все объяснит, а? А я ему на это говорил, что, мол, нет — чего уж там, если б долетела, давно уж телеграмма была бы, третий день уже. И запили мы, так мне Валю жаль было, да и Круглову жаль ее тоже было, я сам слезы у него на глазах видел. И так, помнится, нам хорошо было горевать, что потом, когда пришла телеграмма о том, что Валя долетела благополучно, я вроде не очень и обрадовался, то есть остановиться было уже трудно. Так как-то закручинился, запил и уж не понимал, кого мне больше и жаль: себя ли, Валю ли…