Владислав Артемов - Император

— Не успела туфлей износить. Эх, ты. Сорокоуст заказала?

— Не верил он. Зачем ему молитва?

— Не скажи. Церковная молитва из ада вытащить может. Бывали случаи.

— Ну, его вряд ли вытащишь.

— Похоже на то. Личность масштабная. Была... — Шлягер вздохнул, помахал рукою перед лицом, как будто крестясь. — Снискал в этой жизни кое-какую удачу. Царствие ему. Хотя нет. Не пройдёт он в Царствие Небесное. Даже и в кроссовках «Найт». В принципе в рай-то, если объективно, малая часть народа попадает. Процентов пять–семь. Остальные — туда, в отсев. — Шлягер указал пальцем вниз, в мозаику пола. — В самых недрах небось сидеть будет. А вообще, если разумно рассудить, всё к лучшему. Пожил, как говорится. Водочки попил. Не старый, конечно, но своё взял от жизни. Изюм из булки выковырял.

— Сорок семь через месяц было бы.

— Вот-вот. На десять лет Пушкина пережил. Сравни. Лучшую часть жизни ухватил. Сердцевину, так сказать. А поживи дальше — одно горе. Болезни, операции. Простатит, суставы, инсульт, геморрой...

— Всё равно как-то жалко.

— Не дури, Роза. Сколько бы он денег на свои операции ухнул. Всё к лучшему. Недвижимость по закону... Наша недвижимость!

И тут запели то, о чём спрашивал Шлягер у бестолковой вдовы. Высоким тенором возгласил священник:

— Поко-о-ой, Го-о-осподи, душу усо-о-опшего раба-а твоего-о...

И повторил трагическую песнь весь хор церковный. Наполнился дивными звуками храм до самых дальних уголков. Встрепенулся под куполом сонм ангелов белых. Отозвались с неба чистые, радостные голоса.

— Поко-о-ой, Го-о-осподи, душу усо-о-опшего раба-а твоего-о... — красивым, полнозвучным тенором выводил священник, хор подхватывал, повторял дивный напев.

Подпевал негромко и Бубенцов:

«...и память его в род и род...»

Ерошка тянулся, выглядывал из-за спин. Торчал выдающийся из гроба острый нос покойного. То, что лежало там, не было Дживой. В гробу лежала холодная, неподвижная смерть. Где же человек? Где теперь блуждает то, что составляло когда-то его личность, его жизнь, его самость? Ерошка почувствовал вдруг, как ум, начав цепь рассуждений, вдруг остановился, оцепенел. Ум не желал идти дальше, не хотел продолжать, углубляться в главнейший вопрос. Не хотел исследовать единственный по-настоящему важный вопрос, касающийся буквально каждого из живущих на земле. Вопрос, с которым всякий человек должен разобраться максимально полно. Вечный вопрос о том — будет ли жизнь твоя продолжаться после физической смерти? Сохранится ли твоя неповторимая, твоя бесценная личность? Самость!

Смертью раздирается человек на две части: отдельно душа, отдельно тело. Или не существует души? Из чёрной, бездонной ямы, из которой неведомо каким образом появился живой человек, он спустя какое-то время просто переваливается в другую такую же чёрную, бездонную яму, откуда нет возврата.

От того, какой ответ даст себе человек, зависит всё. Содержание жизни, отношение к людям, цели, задачи. Если умрёшь, если прекратятся твои мысли, если тело просто закопают и оно станет землёй — то какая тебе разница? Предельная задача, которую может поставить и осуществить на земле человек, не верящий в Бога, а стало быть, и в личное бессмертие, — завоевать землю, стать правителем человечества, первым среди людей. Всемирным царём. Но ведь и эта цель, в конце концов, лишена смысла. Элементарная математическая логика говорит о том, что один год, или тысячелетие, или миллиарды лет — всё это одинаково ничтожно перед непостижимой бесконечностью.

3

Панихида закончилась. Гроб накрыли крышкой, понесли к выходу. Сунулся навстречу случайный замухрышка, но ретировался, не желая беспокоить опечаленное общество. Перекрестился, отвесил поклон, пропал. «Мелькнул и пропал навеки, — думал Ерошка. — Не так ли и все мы?»

Провожающие рассаживались в чёрные машины. Автобус с надписью «Ритуал» распахнул двери. Бубенцов, поколебавшись, на кладбище не поехал. Сложные чувства владели его душой. Самое главное, пожалуй, заключалось в том, что он в который раз увидел и осознал, насколько хрупок человек. Весь остаток дня Бубенцов испытывал наплывы тихого довольства, почти счастья. Обычного счастья и удовлетворения от того, что вот совсем-совсем рядышком с ним прошла беда. В шаге прошелестела, но не задела, не окликнула, миновала. Мимо! «Покой, Господи, душу усопшего раба твоего-о...»

И ещё одно чувство владело сердцем. Чувство странной близости, родственности, жалости к человеку, которого сейчас закапывают в землю. Шлягер, вероятно, сказал речь над могилой. «Заслуги его несомненны! Без таких людей останавливается прогресс, сохнет нива жизни...» Затем отслужили краткую литию, опустили гроб, бросили горсть песка. Прощай, человек. Жизнь твоя сгорела, как спичка. Как много ты не успел!..

Ерошка глянул на часы. Три пополудни. Пожалуй, уже закопали, засыпали землёй.

Сколько их, любивших эту земную жизнь, надеявшихся долго жить и ещё вовсе нестарых, легло в землю! Никто из них не мог сказать пришедшей смерти: «Подожди! Я ещё не хочу умирать!»

Многие не успели как следует приготовиться, некоторые умерли посреди весёлого пиршества, иные скончались на дороге, иные потонули, кто-то разбился, упав с высоты, а кого-то убили злые люди. Иные растерзаны зверями, иные легли на постель, чтоб успокоить тело недолгим сном, а уснули вечным. Какое множество наших родственников, друзей, знакомых выбыло! Славные оставили славу, власть, почести. Богатые потеряли имущество и деньги.

Смерть разлучила родителей с детьми, супруга с супругою, друга с другом, поразила гения среди великих дел его. Отняла у общества самого нужного деятеля в минуты величайшей нужды в нём.

Что на земле не суетно? Что не превратно? Что имеет хоть какое-нибудь постоянство?.. Всё слабее тени... всё обманчиво... всё сновидения.

Прощай, Джива! Деньги, дома, костюмы, старинные часы, картина Левитана и даже любимые твои американские сапожки из козловой кожи, с драгоценными золотыми подковками... всё, всё осталось здесь. Всё. Насадили на окостеневшие стопы кроссовки фирмы «Найт», но и они совсем тебе не пригодятся при переходе в иную реальность.

Напрасно, впрочем, сокрушался об этих кроссовках Шлягер, напрасно завидовал мёртвому. Будь в церкви свет поярче, он разглядел бы, что кроссовки эти тоже, как и слишком многое здесь, всего лишь дешёвая подделка, имитация.

Глава 5

Много ли стоит душа

1

Чужая смерть производит бодрящее действие на живых. На другой день, ещё не совсем проснувшись, Ерошка Бубенцов ощутил в груди толчки животворной радости, какой никогда прежде не ощущал. Всё, что давило, угнетало, мучило, вдруг отошло на второй план. А вот дым ладана в сумраке храма, прорезанный золотыми лучами солнца, высокое пение хора, сутолока светлых ангелов под куполом — это выступило вперёд. Вчера видел он смерть. Смерть косной громадой лежала перед ним на расстоянии вытянутой руки. Тяжёлая, как глыба урана. Настоящая, подлинная, но, к великому счастью, чужая.