Владислав Артемов - Император

— Я не прошу отнять у него жизнь! — встревожился Бубенцов.

— Вопросы жизни и смерти пока ещё, к сожалению, вне вашей прямой компетенции, — мягко проговорил Шлягер. — Казнить, а равно и миловать может только монарх. Самодержец.

Подошёл старичок с надкушенным персиком в руке.

— Прошу простить великодушно! Не видели ли вы Таню и Аню, дочерей моих?..

— Там! Там... — взмахнул остриём карандаша Шлягер неопределённо.

Глава 3

Тихие недруги

1

Первое, что увидел наутро Бубенцов, был прислонённый к дверям Дживы роскошный похоронный венок. Вот почему в коридоре издалека пахло смолой, ладаном и церковью. Ерошка глядел на страшное сооружение, опоясанное траурными лентами и еловыми лапами. Такое уже бывало в его жизни. Ещё не так давно, выходя из собственной квартиры, он регулярно обнаруживал у дверей похоронные венки. Но то были венки ветхие, краденные с чужих могил. На тех венках висели не ядовито-чёрные, а бледно-серые выгоревшие ленты. И украшены они были не такими яркими, бьющими в глаза восковыми цветами, а уже стёршимися, блёклыми. Венки те были столь низкого качества, что Ерошке неловко было показываться с ними во дворе. Потому он вносил их с лестницы в квартиру, прятал в прихожей. Только глубокой ночью, когда дом уже спал, крадучись, прижимаясь к стене, нёс их к помойным контейнерам.

Нынешний же венок был просто великолепен. Два тяжёлых снопа, как будто кованных из червонного золота, сходились колосьями. Меж ними горел рубиновый треугольник, роняющий лучи на земной шар. В самом низу, там, где прежде писали на ленте: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», теперь мерцала серебряная надпись: «Коло ока его вокруг да около, да недалёко!» Другой конец ленты немного подвернулся, скомкался: «Ивану Кзмчу от дрзей лживцев».

Бубенцов перетаптывался на пороге, не решаясь отпустить дверную ручку.

— Адольф Шлягер приказал. В четыре утра доставили, — сказала Настя. — Превентивно.

— Что значит «превентивно»?

— Заблаговременно. Загодя, — пояснила Настя, одной рукой запахивая халат, другой запихивая в рот конфету «Белочка». — Адольф велел готовиться к худшему. Джива нынче встречается с господином Завальнюком в «Кабачке на Таганке». Уже объявление дадено во все газеты. — Настя заглянула в листок, процитировала: — «С прискорбием сообщаем о трагической кончине Дживы Рудольфа Меджидовича, мецената, благотворителя, друга обездоленных...» Ну и так дальше.

Яркие глаза её весело блестели, веснушки озаряли приёмную.

— О трагической кончине? А почему «Ивану Кузьмичу от друзей и сослуживцев»?

— А «Ивану Кузьмичу» — потому что с могилы Ивана Кузьмича взядено. Чтоб лишних денег зря не тратить. Да и где ж в четыре утра найдёшь? Буквы затрём.

Зелёная обёртка, скомканная в шарик, полетела в урну. Настя докладывала, стараясь раздельно выговаривать каждое слово бесстрастным голосом, каким дикторши сообщают телезрителям о погоде. Но мешала конфета, речь звучала не чётко, с присасыванием, непристойным причмокиванием.

— Значит, Шлягер велел готовиться к худшему?

— Шлягер видел сон. — Настя вытерла шоколадные губы салфеткой. — И у него возникли дурные предчувствия.

— Сон?

— Сон про чёрную жабу. Жуть! Это значит, что у Рудольфа Меджидовича во время встречи с Завальнюком случится удар. — Настя весело взглянула на Бубенцова. — Припадок задушья. Ещё говорят «грудная жаба». По мере исполнения вещего сна Шлягер будет ставить вас в известность. Он уехал час назад.

Густой еловый запах заполнял весь приёмный покой. Бубенцов чихнул.

— Кто такой господин Завальнюк?

— Вы не догадываетесь? Фамилия же говорящая! Завальнюк. — Настя облизнула шоколадные губы острым красным язычком. — Кричащая фамилия. Ну?

Ах, негодяйка!.. Вот ведь... Мысли путались...

— Ну? Сдаётесь? Киллер наш! — подсказала Настя. — Тихон Степанович Завальнюк. Любого завалит.

Бубенцов вдруг ясно осознал, что чего-то подобного ожидал в глубине души. Причём ожидал заинтересованно. Хотя говорились вчера страшные слова как бы невзначай, мимоходом. Но втайне шевелилась, трепетала под спудом подлая надежда — а вдруг?.. Знал же истинную силу своих благодетелей. И вот оно реализуется. Враг будет нынче убит. За столиком в кафе. Будничная сцена для крёстных отцов. Мафия именно так в кино и убивает, за роскошным ланчем. Красное вино растекается по белоснежной скатерти.

— Вы бледны, Ерофей Тимофеевич. Если желаете, мы можем сделать вам успокоительный укол.

— Нет-нет, — сказал Ерошка. — Ни к чему. Я сейчас... сейчас...

— А то? — Настя снова облизнула губы, указала на кушетку. — Может, того? Как вы? Снять стресс. Помогает. Я согласна. От меня же не убудет. Не смылится. Только вы мне потом шубку купите... Ладно? Даёте слово?

О чём она? О чём? Что-то знакомое... «От меня не убудет...» Да. Вспомнил! Самость остаётся. Самость.

Бубенцов прошёл мимо Насти. Срочно нужно было пресечь, остановить! Но он медлил, мешкал. Как бы бессознательно тянул время. Принялся вдруг искать телефон, хлопать по разным карманам. Хотя видел, что телефон лежит перед ним на столе. Сам же только что и выложил. Бубенцов знал, что не может позволить совершиться преступлению. Презирал себя за мягкотелость, за отсутствие решимости... Стал набирать номер Шлягера. Рука дрожала. В ответ играл и играл «Встречный марш лейб-гвардии Преображенского Его Величества полка». Но Шлягер трубку не брал. Бубенцов набрал номер ещё два раза. Тщетно. Тогда он решился позвонить самому Дживе.

«Что говорить? Что? Надо так, нейтрально... Без эмоций. Приветствую вас, Рудольф Меджидович. Остерегайтесь Завальнюка... Так, что ли? Глупо. Но как тогда?..»

Бесстрастный голос сообщал:

— Аппарат абонента находится вне зоны досягаемости.

Это могло означать что угодно. Могло быть и так, что абонента уже нет на поверхности земли. «В девяностых в гробы уважаемых людей клали дорогие мобильники, — вспомнил Бубенцов. — Но никто не отзвонился с того света. Даже из братских могил. Интересно, сколько их лежит в безвестных братских могилах? Все вне зоны досягаемости. Однако что ж я? Вероятно, уже поздно. Но кто знает? Надо сделать всё, что можно. Хотя бы для очистки совести...»

Бубенцов выскочил в приёмную. Появилась уже и другая секретарша, Агриппина Габун. Успела переодеться в белый халат.

— Девушки! Если Шлягер позвонит, попросите его, пусть они не прерывают нити бытия! Нельзя же взять и пресечь! Пусть продлят они жизнь Дживы! — говоря это, Бубенцов верил, что они, благодетели его, могут и в самом деле распоряжаться жизнью человеческой. Потому добавил: — Продлят дни его. Елико возможно.

Еловый запах от венка умалился, отплыл в сторону, зато резко ударило в ноздри спиртом и эфиром.