Виктор Рябинин - Потрошители морей

— Действительно, всё очень просто. Но мы ведь даже не знаем испанского языка!

— А этого от вас и не надо, — тут же вмешался Белое Облако. — У нас всё продумано. Из тебя мы сделаем немого героя войны, отрезав язык, а твой друг сойдёт на помешавшегося в уме матроса, если с него снять половину скальпа и отрезать уши. Подходящая же для безумных скитальцев одежда у нас есть, — и он довольно и весело посмотрел мне прямо в лоб.

На это я ответил, что их план просто великолепен, и ни один мускул не дрогнул у меня на лице, выражая тем самым готовность самопожертвования для высокой цели. Я так прямо и сказал:

— Хао, вожди, мы согласны! Но только вряд ли испанским собакам понравится видеть рядом с их женщинами и детьми злобных инвалидов и умалишённых ветеранов. Поэтому мы просто переоденемся в европейские обноски с чужого плеча. А там, бледнолицые всегда столковаться сумеют, тем более, что я знаю английский язык, а друг сойдёт за сибирского волонтёра.

Обдумывали моё заявление краснокожие вожди менее недели и вынесли положительное решение, предварительно, под грохот бубна, взяв с нас клятву верности индейцам становища Цепкий Коготь. В ответ, мы с Олешкой с радостью на это согласились, так как предавать справедливые интересы приютивших нас людей не собирались ни в коем разе. Бескорыстных и простых в обращении детей природы я полюбил ещё на Аляске. Ведь, как-никак, я сам находился с ними в дальней родне, если вспомнить к месту ласкового Нулика, как есть собственную жену даже пред духом Маниту. (Примечание № 11 от архивариуса Блоха. К большому сожалению исследователя этих древних рукописей, часть бесценного материала, в части касающейся отношения автора к колонизации коренного населения Америки испанцами, не подлежит восстановлению. Но, как свидетельствует сэр Арчибальд Кордофф, хищение испанского оружия и боеприпасов, вплоть до пушек, индейцами племён апачей, команчей и пуэбло совершались, как собственными силами краснокожих, так и при посредстве белых наводчиков, погрязших в связях с местными скво и золотым тельцом индейцев, а не то и просто вследствие изощрённых пыток белых господ дикарями. К несчастью для хронологического восприятия миграционных процессов автора бесценных свидетельств далёкого прошлого, нам не удалось полностью проследить его путь во времени и пространстве. Однако, благодаря предположениям герра Карла Клабенкегеля, встречи с испанцами у нашего мемуариста происходили во второй половине 17 века где-то между 1650 и 1660 годами на просторах Новой Мексики в междуречье Рио-Гранде и Био-Био. К слову следует заметить, что в это же время европейские, а более всего английские переселенцы в Америку, привносили в быт местного населения лишь цивилизацию, всемерно способствуя расцвету национальной культуры аборигенов в резервациях).

Таким образом, я, Афанасий Приблудный, и мой друг, Олешка Голый, вступили на праведный путь великих дел и свершений».

«Конечно, и вполне естественно, если бы не клавесин Беатрис и непомерно сметливый ум падре Моримора де Вега, я бы и сейчас, не зная горя, бездумно слонялся по площади Пласа Майор, славного испанского форта Сьера-дель-Дьяболо, а не сидел в ожидании своего жуткого смертного часа, в смрадной камере страшной тюрьмы портового города Вилья-Рика. Да что толку сожалеть об упущенном? Снявши голову по волосьям не плачут! Ведь, считай, по глупой дури занесло на самый край пропасти, да так, что даже костлявую придётся встретить без покаяния. Одно утешение, Олешка Голый рядом и своим духом поддерживает пред погибелью. Вот он, лишь руку протяни, как-никак, к одному крюку цепом прикованы. Оба-два еле влачим жалкое существование в насквозь пораненных телах. Да и жизненной кровушки откуда взяться? Одна сукровица из прорех на теле проступает, да вонь несусветная от нас. Крысы подойти стесняются, одни навозные мухи роем над головой. Скоро помирать, а испанцы всё жилы тянут. Подай им главаря индейского восстания и всё тут! Знал бы, в беспамятстве, может, и выдал бы, а то в Мягкое Сердце и Белое Облако мучители не верят. Я бы и сам не поверил, попадись ко мне в руки такой проворный белый лазутчик, как я сам и есть. Вот, заплечных дел мастера, который день пытают нас с Олешкой, то поврозь, то парно. Но не до смерти рукоприкладствуют, знают, что с бездыханного какой спрос? А так надеются выйти на след вождей восстания, которое, оказывается, вовсю полыхает окрест.

Однако, вчера после дыбы и ремённой молотьбы, когда мы с рассвета до заката опамятоваться не могли ни под холодной водой, ни под солью на раны, изуверы всё же надумали с нами более не канителиться. Но пообещали перед смертушкой ещё и испанские сапоги примерить, а если размер не подойдёт, то успокоить гарротой. Им виднее, мы с Олешкой на всё готовы, лишь бы поскорее. Потому как боли и страха уже не чувствуем, то ли привыкли, то ли духом, как камень, окрепли. Как знать?

(Пояснение № 12 от архивариуса Лейзеля Блоха. Весьма пространное, но крайне необходимое для неискушённой в вопросах истории публики. Гаррота — орудие казни через удушение, как простой ручной удавкой, так и с применением нашейного обруча с архимедовым винтом в затылочной части. Не следует путать благородную гарроту с подлой! В первом случае, жертву подвозят к месту казни на лошади, тогда как во втором, смертник добирается до позорного столба пешим порядком. Удавливание человека насильственным способом повсеместно применялось в испаноязычных странах в пору их расцвета. В упрощённом варианте гарроту охотно используют в настоящее время, как криминальные структуры разного уровня, так и обычные бытовики.

Испанский сапог есть пыточное приспособление для дробления нижних конечностей ещё живого подследственного. При этом, ноги испытуемого помещаются либо в железные башмаки, либо в пластинчатые голенища, которые с помощью механических воротов или вбиванием простых расширительных клиньев в зазоры пыточных снарядов, начинают медленно сдвигаться, превращая опорно-двигательный аппарат подозреваемого в мелкое крошево. В настоящее время испанский сапог почти утратил своё значение, как устаревший элемент следствия.

Далее следует взять во внимание по действенной простоте применения, но не менее изощрённый по исполнению, следующий тюремный инструментарий. Груша — две заострённые, сложенные вместе полусферы, вставляемые в любое отверстие арестанта и принудительно раздвигаемые внутри выбранной палачом дырки. То же самое и колыбель Иуды в виде некоего остроугольного насеста, на коей просто насаживали допрашиваемого, подвешивая к ногам по нарастающей массе груз, вплоть до полного признания испытуемым любой вины. Так как автор нашего манускрипта впоследствии умел передвигаться самостоятельно, эти инженерные находки вряд ли применялись к нему. По крайней мере, в полную силу. Завершим же мимолётный экскурс в логово испанской инквизиции описанием такого повсеместно применяемого устройства, как дыба. Классическая дыба значилась, как вертикальная, так и горизонтальная, но служила лишь одной цели: возможному, ещё в сознательном состоянии клиента, растягиванию человеческого материала до крайнего предела. Естественно, безо всякого внимания на природные ограничения в виде мышц, сухожилий и суставов. Кстати, в применении этого вида пытки к нашему мемуаристу возникают сомнения, ибо после неё, вряд ли смог бы взяться за перо и более талантливый писатель.