Филип Рот - Обман

— А тебя не тянет?

— Я любознательная, но лезть вон из кожи, чтобы завязать с ними дружбу, не стану. Мне в голову не придет отправиться на отдых в одну из тех стран, а для тебя нет ничего лучше, чем провести пару недель там, где все угнетены и несчастны. С чего это у тебя началось?

— Чистая случайность. Я закончил книгу и отправился путешествовать. Шел семьдесят первый год. Из Вены мы поехали на машине в Прагу. Побродив с полчаса по городу, я подумал: «Для меня здесь кое-что есть». Там жил мой издатель, он давным-давно выпустил мою первую книгу. Назавтра я поехал в издательство, представился, и в десять утра директор с сотрудниками распили в мою честь бутылочку сливовицы. Позже один из редакторов пригласил меня отобедать с ним и к слову сообщил, что директор — сволочь. Тут до меня кое-что стало доходить. Я много чего наслушался, и как-то по весне я снова на несколько недель очутился там один, и прямо на улице меня зацапала полиция. За эти годы я уже привык, что каждой весной, особенно когда иду в гости к друзьям-писателям, за мной следуют полицейские, — но эти были вежливые, в штатском, и держались на расстоянии. А в тот раз — шел семьдесят пятый год — на улице ко мне решительно направились двое в форме и потребовали документы. Я показал им паспорт, визу, карточку постояльца гостиницы, но они заявили, что этого мало. Надо пройти с ними в участок. Я раскричался, стал по-английски и на убогом школьном французском требовать, чтобы меня доставили в американское посольство, к послу США. В нескольких шагах от нас была остановка троллейбуса, и я закричал так, чтобы меня услышали стоявшие там люди: меня без каких-либо оснований преследует полиция, и я настаиваю, чтобы меня доставили в американское посольство. Тем временем один из полицейских отошел в сторону, где топтался следивший за мной тип в штатском, в знакомом синем плаще; они о чем-то потолковали, затем полицейский вернулся и велел мне пройти с ним в участок; говорил он по-чешски, но суть я уловил. Я отказался сдвинуться с места и продолжал кричать. Так оно и шло минут пятнадцать. Всякий раз, когда я говорил «нет», полицейский отправлялся к тому, в штатском, за указаниями, потом возвращался и требовал, чтобы я проследовал в участок. Молодая немецкая пара, стоявшая у остановки, подошла поближе — узнать, что происходит. Они заговорили со мной по-английски, и я сказал: «Не могли бы вы постоять здесь, пока недоразумение не уладится?» Я представился, сказал, в какой гостинице остановился, и попросил, если меня уведут силой, позвонить американскому послу. Вконец отчаявшись, полицейские отправились на угол вдвоем — посоветоваться с субъектом в штатском. И тут подъехал троллейбус. Я подумал: «Чего ради ждать ареста?», вскочил в троллейбус, и он тронулся. С меня градом лил пот, сердце стучало; через две остановки я спрыгнул с троллейбуса, перебежал мост и вскочил в троллейбус, который шел в противоположном направлении. Ехал бог знает куда и, завидев телефонную будку, снова спрыгнул на тротуар. Позвонил одному из чешских друзей и рассказал, что случилось. Он рассмеялся: «Да они просто решили тебя постращать. Припугнуть, только и всего». Я спорить не стал: может, оно и так. Приятель заверил меня, что, если я вернусь в гостиницу, никаких неприятностей опасаться не стоит; я вернулся — неприятностей и впрямь не последовало. Разве что после того случая мне ни разу не дали визы на въезд в Чехословакию. Но вечером того же дня, когда я улетел из Праги, они заявились домой к моему другу, тому, которому я звонил, забрали его в полицию и допрашивали ночь напролет. Потом он написал, что разговор шел исключительно обо мне и моих ежегодных приездах. Они все твердили: «Чего ради он зачастил в Чехословакию?» А он отвечал: «Вы что, не читали его книг? Почитали бы — поняли бы, зачем. Он ездит в Чехословакию из-за девушек».

— Это правда?

— Нет. Я ездил в Чехословакию за анекдотами. Из-за девушек я езжу в Англию.

— Все, кого я теперь встречаю, в один голос твердят: «О, я тебя помню по Оксфорду, ты ходила в прозрачных блузках, причем без лифчика».

— Выходит, ты — экс-экстраверт.

— Да! И это — чистая правда. Меня все осуждали за то, что я красила волосы в рыжий цвет и выставляла напоказ грудь.

— Угу. Давненько я не видел, чтобы ты выставляла грудь напоказ.

— Это правда. Но теперь она меня не очень-то радует.

— Как по-твоему, я тебя переоцениваю?

— Нет.

— Считаешь, я отдаю тебе должное.

— Согласись, я же умная. Хотя я понятия не имею, что сейчас в моде среди высоколобых, все равно — в уме мне не откажешь.

— И о чем, по-твоему, мне надо писать, раз уж ты такая умная?

— Не обо мне.

— Ты приехала на урок?

— Ага.

— Домашнюю работу сделала?

— Не уверена.

— Ладно. Давай-ка запрем дверь и приступим к делу.

— Мне бы хотелось, чтобы сегодня ты меня не называл никак. Некто безымянный.

— А если Никто?

— Нет, это слишком определенно.

— А если все же взять и дать действующему лицу имя Никто, интересно, что получится? Жил-был субъект по имени Никто.

— Сдается мне, одной такой идеи для книги маловато.

— Это больше того, с чего я обычно берусь за перо. Никто поехал в аэропорт Хитроу. Никто сел на самолет. Куда же Никто отправился?

— Никто полетел во Францию. Зачем Никто полетел во Францию?

— Потому что она нравится Никто.

— Потом Никто встречает Кого-то. Второе действующее лицо — Кто-то. Никто и Кто-то стали любовниками.

— И?..

— Дай-ка плесну тебе глоточек.

— Ммм-м, очень кстати. А то куда ни кинь — всё клин.

— А поточнее?

— И с тобой — не выход, и без тебя — хоть в омут.

— Ты замечательно выглядишь. Совсем по-другому.

Смеется. — Ты всякий раз это говоришь.

— Когда тебе надо вернуться на работу?

— Кажется, где-то днем.

— За всю неделю ни с кем мне не было так хорошо.

— Мне тоже понравилось.

— На самом деле до него не доходит, почему я отлыниваю от работы. Тем не менее он намерен и дальше считать меня хорошим работником и относиться ко мне благожелательно. Потому что он хороший человек. Недавно я решила прогулять весь день — кстати, собиралась приехать сюда. И провести время весьма малопристойно. А ему сказала: «Меня завтра не будет весь день: я займусь повышением своей квалификации». Он страх как расстроился. Правды он от меня не ждал, но надеялся, что я хотя бы подыщу приличную отговорку. Как ты его себе представляешь? Он очень хорош собой. Христианин. Человек в высшей степени порядочный. На лице всегда мягкое, умиротворяющее выражение. Он понимает, что я манкирую работой.

— Правда манкируешь?

— В известном смысле — да. Сегодня вот взяла и сбежала. Где-то с половины первого уже пальцем о палец не ударила. Хотя и должна была кое-что сделать. Как ни крути, они же мне за это платят. А тебя порой не тянет устроиться на работу? На самом деле, в этом есть своя приятность: изо дня в день встречаешься со знакомыми людьми, все премило общаются друг с другом. Изредка замечательно шутят. Как знать, может, тебе это понравилось бы больше, чем жить, как сейчас.