Камилла Лоранс - Единственный, кому ты веришь [litres]

Вот именно это я и проделала, выходя тем вечером из метро, пока Клер Антунеш, заключенная в моей грудной клетке, трепетала в любовной горячке. Мы с Крисом расцеловались в щеки и пошли искать какой-нибудь бар. В глубине души я не могла не волноваться оттого, что нахожусь так близко к мужчине, с которым мы несколько месяцев флиртовали в Фейсбуке. Перестань хихикать, Луи, я тебя отсюда слышу, да, моя матушка любила слово «флиртовать», и оно здесь подходит. В Средние века говорили «флёртовать», от слова «флёр», «цветок». Как раз этим мы с Крисом и занимались, когда он постил для меня фотографии лотосов и белых маргариток, поливал розовой водой полевой цветочек, которым я была для него. Разумеется, он ничего не заподозрил. Да и откуда бы взяться подозрениям? Для этого ему нужно было прислушаться к моему голосу, уделить мне пристальное внимание, признать меня. «Так ты писательница? – сказал Крис, когда мы сели на террасе мавританского кафе. – А о чем пишешь?» – «Да, – начала я, – пишу о…» – «Клевый у тебя шарфик!» – вдруг сообщил он пикантной брюнетке за соседним столиком. Та улыбнулась ему и неуверенно покосилась на меня. «Я в основном романы пишу и еще…» – «Тебе нужно носить красный, будет супер, можешь мне поверить – я фотограф, у меня на такие фишки глаз наметан». – «Правда? Фотограф? – заинтересовалась брюнетка. – А я актриса. Ты живешь… – Она опять посмотрела на меня. – Вы живете в этом районе?» – «Ага, y меня квартира тут поблизости, – кивнул Крис. – А ты?» – «Мы с подругой снимаем квартиру вон в том доме в конце улицы». – «Ты театральная актриса или в кино снимаешься?» – спросила я, устремив на нее взор хамелеона, который решил не сливаться со стеной. Брюнетка мне улыбнулась: «Вообще-то театральная, о кино пока только мечтаю». Я пододвинулась вместе со стулом поближе к ней: «А сейчас играешь в каком-нибудь спектакле? Я писательница, но подумываю заняться драматургией». Крис, неожиданно для себя оказавшийся за бортом, уже повернулся к молодежи, игравшей в карты за другим столиком. «Эй, раста! – окликнул он какого-то парня. – Клевый у тебя прикид! Ты музыкант? Держи мою визитку, вдруг пригодится. Не против, если я тебя сфоткаю?» Он, не дожидаясь ответа, достал фотоаппарат и защелкал затвором, направив объектив на всю компанию, потом внезапно нацелил его на меня. «Ой, не надо! – запротестовала я, пытаясь улыбнуться (ты же знаешь, Луи, до чего я не люблю фотографироваться). – А как же мои права на изображение?» Крис уставился на экранчик фотоаппарата – там быстро мелькали отснятые кадры – и, не поднимая глаз, буркнул: «Не дрейфь, я их сотру, все равно какое-то уродство получилось». Допив второй бокал кира, я сделала вид, что собираюсь уходить. «Подожди! – схватил он меня за руку. – Ты не проголодалась? Давай сходим куда-нибудь, где можно нормально поесть?» Я и ответить не успела, а он уже тащил меня к выходу. Мы, держась за руки, дошли до первого ресторана. «У тебя кто-нибудь есть?» – произнес Крис таким тоном, будто просил прикурить. «Нет, – сказала я. – А у тебя?» Он выпустил мою руку: «Гляди, вроде приличное заведение» – и через минуту уже сидел на террасе рядом с группой канадских туристов. Тотчас принялся раздавать им визитные карточки, добыл номер телефона у девицы, сказавшей, что она актерский агент или собирается таковым стать, – я не расслышала, было слишком шумно. Парень неподалеку от меня полюбопытствовал, чем я занимаюсь в жизни. Я сказала, что пишу романы; его это вдохновило, он засыпал меня вопросами. Подошел пакистанец, продававший розы, протянул Крису букет – тот отмахнулся. Пакистанец оказался упертый, начал совать цветы мне в руки. «Да что за дела! – разозлился Крис. – Все думают, что мы пара!» Ел он быстро, с аппетитом, но без удовольствия и неаккуратно, а как только принесли счет, сбежал в туалет. Я расплатилась. «Ну зачем ты, не надо было, – пожурил он меня, вернувшись. – Кстати, у тебя деньги за фотку с собой? Кэш?» Я протянула ему купюры. Крис взялся их пересчитывать, когда мы уже спустились с террасы на улицу; канадские туристы все как один озадаченно вылупились на нас. Мы вернулись в мавританское кафе. Хорошенькая артистка была на месте, представила нам свою подругу – они вместе читали в журнале психологический тест, основанный на цветовых предпочтениях. Я выбрала зеленый и белый – оказалась домоседкой и жадиной. «Вот отстой, – серьезно и укоризненно покачал головой Крис. – Мы с тобой полные противоположности». Дальше он некоторое время без умолку болтал с девчонками о цветотерапии и способах наладить жизнь. «Мне пора», – сказала я, вставая. «Эй, постой!» – он тоже вскочил. Я думала, хочет меня проводить, но он не собирался никуда идти. Сладко потянулся, продемонстрировав предплечья с вытатуированными птицами; его рыжевато-каштановые волосы в освещении на террасе казались янтарными. «Ты что, расстроилась, потому что никого себе не нашла? А вон тот бразилец тебе не нравится? По-моему, он на тебя запал». Я обернулась и отыскала взглядом мужчину в желтом и зеленом; он и правда посматривал на меня заинтересованно, но, к сожалению, у него было килограммов пятьдесят лишнего веса. «Слушай, мне вообще-то никто не нужен, – соврала я. – Просто устала, хочу домой». – «О'кей, тогда пока», – кивнул Крис и снова подсел к девчонкам. Я спустилась на улицу. На мне было африканское платье, то самое, о котором Жо, склонный к красивым формулировкам, говорил: «Оно заставляет всех жалеть о том, что ты уходишь». Я спиной чувствовала взгляд Криса, но, возможно, мне просто хотелось его чувствовать, нужно было знать, что объектив не выпускает меня из кадра. Дальше по улице два черных парня сидели на ступеньках крыльца с банками пива в руках и слушали рэп, включенный на всю катушку. Когда я проходила мимо, один из них сообщил мне: «Вы обворожительны!», а когда я ускорила шаг, крикнул вдогонку: «Эй, дамочка, это ж был комплимент!» Я, не оборачиваясь, махнула ему рукой: «Спасибо за комплимент!» И это было искреннее «спасибо», я правда была благодарна и даже взволнована – во мне проснулась бывшая преподавательница, наверное, – я обрадовалась слову «обворожительны», давно вышедшему из употребления, как будто парень оживил его своим голосом и сделал это специально для меня. Так мне показалось. Чувство благодарности согревало меня до самого метро, а когда я спускалась на станцию «Телеграф» по длинной-предлинной лестнице, снова вспыхнуло влечение к Крису, но стыд за это влечение на сей раз одержал верх – тысячи женщин запротестовали во мне, и в ушах загудело от дружного ропота неодобрения: «Ну какой же козел!» Под землей в моей голове звучало уже лишь одно слово; оно было написано как тэг на моих внутренних страницах, и поначалу я не знала, кому его адресовать – себе, Крису, Клер Антунеш? – а потом поняла, и шептала его на каждой ступеньке, на которую ставила ногу, и чувствовала облегчение, выкрикивая раз за разом это слово ему в лицо, будто освобождаясь тем самым от его облика, голоса, лживых писем, заталкивая воспоминания все глубже в землю, растворяя их в металлическом лязге поезда и в пьяной, веселой, залихватской субботней толпе, наставляя перст указующий на жалкий призрак. «Сдохни!» – кричала я ему.