Андрей Оболенский - Импровизация на тему любви для фортепиано и гитары

Я проводил последнего посетителя своей фирменной импровизацией на тему «Тихой музыки» Таривердиева. Посетителям повезло: я играл это не часто, музыка требовала особого состояния духа и сосредоточенности.

После, как всегда, увидел официанта с подносом и Шалву, спешащего ко мне. Жестом показал Шалве, что ухожу. Он застыл в удивлении, но всё же подошёл.

«Пиво отменяется, — сказал я, — у меня дела».

«Какие у тебя могут быть дела…» — Шалва прикусил язык, поняв, что сморозил глупость. Это было мне на руку, поскольку избавляло от объяснений.

«Созвонимся утром, — примирительно сказал я, — обсудим новую гитаристку и певицу. Это находка». Шалва кивнул. Мне показалось, что он в миг лишился всей своей мощной энергетики, стал будто ещё старше, сгорбился. Повернулся и пошёл в свой кабинет подбивать финансы. Оглянулся, будто хотел сказать что-то, передумал и побрёл дальше. Мне стало его жаль. «Не обижайся, — сказал я его спине, — у меня и правда дела». Он снова обернулся, кивнул ещё раз, вымученно улыбнулся, а я поспешил, почти побежал переодеваться.

Ольга сидела на одной из классических, сделанных под старину скамеек, заказанных Шалвой тоже в Италии и расставленных полукругом напротив входа. Гитара лежала рядом и мне на секунду показалось, что она, подобно часам Дали, стекает со скамейки вниз. Я подошёл. Ольга, не вставая, протянула мне руку в высокой перчатке, а я, сам удивившись себе, прикоснулся губами к открытым пальцам. Они оказались вовсе не ухоженные, шершавые, с коротко подстриженными ногтями и заусенцами.

Ольга посмотрела на меня снизу вверх, и сейчас, при свете довольно яркого фонаря, я сумел разглядеть её лицо. Понял, что ошибся, — она не старше меня, разве что чуть-чуть. Сейчас я не увидел в ней ни грана вульгарности, которая бросилась в глаза там, в ресторане, когда она шла по залу. Напротив, передо мной сидела обычная, не запредельно красивая женщина, чуть усталая, с грустными глазами, разве что экстравагантно одетая. Казалась одинокой… но у кого в нынешние времена одиночество вызывает хоть какие-то эмоции?

— Что же ты молчишь? — неожиданно спросила она, чуть улыбнувшись. Я даже не заметил, что стою перед ней, она не пригласила меня сесть.

— А что нужно говорить? — вопрос показался мне вполне резонным.

Она пожала плечами.

— Не знаю, наверное, нужно что-нибудь, все говорят в таких ситуациях.

— В каких?

— Ты издеваешься? — в её тоне прозвучало раздражение. — Я напросилась на свидание, а ты молчишь. Вроде и не мальчик уже. Так и будешь столбом стоять?

Я подумал, что должен бы возмутиться её наглостью, но желания не возникло: что-то странное происходило со мной. Вероятно, потому, что сидящая передо мной женщина вдруг перевернула всё с ног на голову.

— Ну… — протянул я, — меня, знаете ли, трудно удивить, но когда вы пели…

— Это неинтересно, — быстро ответила она. — Я всегда пою хорошо (о, вот и совпадение!). Не может же человек, окончивший консерваторию и проходивший стажировку в Вене, плохо петь, — Ольга возмутилась настолько, что даже топнула ногой. Скажи лучше, почему ты не спрятался от меня у Шалвы и не дождался, пока я уйду?

— Не знаю, — промямлил я, ещё не пришедши в себя. — Это было бы невежливо. Наверное.

— Да, — задумчиво проговорила она, покачивая ногой в грубом ботинке, который уже не казался мне странным на фоне вечернего платья. И бандана, скрывающая волосы, вероятно коротко стриженные, тоже не казалась. — Невежливо.…Но тебе же плевать на условности. Вам, ресторанным тапёрам, всегда на всё плевать, кроме убеждения, что вы великие, но неоценённые музыканты.

Вот тут я почувствовал серьёзную обиду. Сказал ядовито: «Я не тапёр, и вообще, тапёр — это совершенно не то. А вы, Ольга что… вот так кокетничаете со мной?»

— Ну да, — с удивлением ответила она. — А ты не понял? — она внезапно погладила меня по щеке. Меня же от этого тряхнуло так, будто я схватился за оголённый провод. Внезапно закружилась голова. — Наивный… Я и предположить не могла, что человек, много лет играющий в кабаке для жующего киевские котлеты быдла, может быть наивным.

— У Шалвы Георгиевича не кабак, — возмутился я, — и у него собирается не быдло. И котлет по-киевски в меню нет, — последнее прозвучало уж совсем глупо.

— Пожалуй, не кабак, — легко согласилась она. — Я сама много раз была у него, но не ела, слушала только; там и познакомилась с тобой… мы ведь знакомы вечность, ты что, забыл?

— Что вам нужно, Ольга? — неожиданно для самого себя со злостью спросил я. — Что вы хотите? Скажите мне или давайте разойдемся по домам.

— У меня нет дома, — вздохнула она. — Давай лучше пойдём к тебе, выпьем вина, что ли. У тебя же есть вино?

Я испугался.

— Может, лучше у Шалвы посидим? — предложил без уверенности. — Он только к утру уходит.

Эти слова произвели на Ольгу странное впечатление. Она явно испугалась моего немудрёного предложения, вся сжалась, двинула рукой, будто защищаясь от опасности, задела гитару, которая упала со скамьи, противно звякнув струнами, мне в этом звуке послышался всхлип. «Нет, — забормотала она, — нет, нет. Ты что, дурачок совсем, разве Шалва должен знать об этом, он не должен, никто не должен, если ты выдашь меня, ты будешь гад, гад, гад…» Я увидел, что она заплакала.

— Не плачьте, Ольга, — я растерялся совсем. — Конечно, я никому не скажу, никто не узнает…

— Правда, никто? — её глаза моментально высохли. Она встала, подняла с земли гитару и сказала уже совсем другим тоном: «Ну, тогда пойдем пить вино. Ты так и не сказал, есть ли оно у тебя дома».

— Есть, даже водка есть, — пробормотал я, с трудом представляя, что произойдет дальше. А дальше произошло то, что обычно и происходит при таком развитии событий.

…Я проснулся первым и сразу вспомнил всё. Ольга спала, лёжа на боку. Я погладил её волосы, и тут же пришла мысль: надо мне всё это? Подумал так, потому что понимал, — простым одноразовым сексом и даже обычной легкой интрижкой ситуация не ограничится. Мысль эту даже не пришлось отгонять, — она убежала сама. Уж слишком нежна была Ольга, нежна до такой степени, что мне казалось, что я знаю её тысячу лет. Ее нежность невольно передавалась мне, и в какой-то момент я перестал сдерживать себя. Во мне медленно, борясь с моей сутью и побеждая, зарождалось что-то неведомое.

Я вылез из-под одеяла, поёжился, накинул халат. В кресле лежала гитара. Я взял её, рассмотрел со вниманием, — гитара как гитара, старенькая, оклеенная потёртыми переводными картинками с героями советских мультиков. Мне родители когда-то подарили такую. Я прошёлся по струнам, играть не решился, боясь разбудить Ольгу, но она проснулась сама. Я подошёл к постели, присел на край, поцеловал ее в щёку.