Николай Сафонов - Старый дом

На работе до конца рабочего дня не усидел, сорвался сразу же после обеда. На ипподром прикатил за два часа до начала состязаний, чтобы посмотреть разминку лошадей. И хотя не очень доверял разминке и даже скептически относился к ней, все же за долгую игровую практику было несколько случаев, когда именно на разминке подсматривал лошадку, и потом в заезде именно эта лошадь выигрывала бег, и за нее платили неплохие деньги. А вдруг что-то подсмотрю и на сей раз? И это «вдруг» всегда живет в игроке. Надежда на счастливый случай никогда не покидает настоящего игрока, жила она всегда и во мне. Я знал, просто сатанински верил, что рано или поздно выиграю крупную сумму, и почему-то интуиция подсказала, что это произойдет сегодня.

На разминке ничего особенного не увидел, но окончательно остановился на шести лошадях, которые решил сыграть в третьем заезде: три фаворита — Гурьба, Гладиатор и Клиника, и к ним прибавил три темненькие лошадки — Анисовку, Зила и Лапту. И теперь, когда все было сделано и заезды разработаны, почувствовал невероятную опустошенность, будто из меня вытрясли все силы. Но мне никак не следовало расслабляться, и главное, во что бы то ни стало нужно выполнить намеченное и не поддаваться психозу, не изменить в последний момент намеченным комбинациям, как это уже случалось не раз.

В семнадцать тридцать объявили изменения по программе. В семнадцать сорок пять заиграла музыка, и лошади из первого заезда выехали на парад. Меня этот заезд совершенно не интересовал, и я даже не спустился с трибун в зал к кассам, чтобы посмотреть, каких лошадей играют больше, а каких меньше. Зато когда начались ставки со второго заезда на третий, обежал за пятнадцать минут почти все кассы и пронаблюдал, к какой лошади в третьем заезде больше всего ставок. Как и предполагал, больше всего играли к Гурьбе, на втором месте шел Гладиатор, подыгрывали от некоторых лошадей к Клинике, а в двух кассах подсмотрел зарядку к Анисовке и к Стручку.

В третьем заезде все набросились на Гурьбу, ее разыграли в пух и в прах, причем даже от нее к Учтивой ставок не было. Так, проскальзывало по одному билетику на кассу, не больше. Уж не убрали ли Учтивую, промелькнуло у меня в голове, потому что, если бы Шестырев ехал на выигрыш, то обязательно в какой-нибудь кассе к нему делалась бы крупная ставка, а тут обежал все кассы, а зарядки так и не увидел. Правда, было еще время, и люди Шестырева могли зарядить к нему в последнюю минуту, и даже могли сделать это после звонка, поставить по шансу, либо расставить деньги по букам. Я не стал дожидаться закрытия касс и свои комбинации расставил заранее.

Оставшиеся пять минут до начала заезда тянулись мучительно долго. Наконец прозвенел звонок, кассы закрылись, ударили в колокол, и лошади из третьего заезда выстроились за старт-машиной. Как все и ожидали, бег повела Гурьба. Рядом с ней держалась Анисовка, остальные лошади растянулись как на свадьбе. Первую четверть лошади прошли за сорок секунд. Со второй четверти уже можно было сказать вполне определенно, кто едет на выигрыш, а кто из наездников отказался от всякой борьбы. Ехали на выигрыш по крайней мере шесть лошадей, и среди них не было двух, от которых сыграл я, Гладиатора и Зила. Зато одна из четырех других лошадок имела все шансы закончить дистанцию первой. Боялся очень Стручка, и каждый раз, когда диктор объявлял, что сбоил Стручок, вздыхал с облегчением, но ехавший на Стручке наездник, словно чтобы пощекотать нервы игрокам, снова и снова бросал лошадь в борьбу. И хотя Стручок еще дважды сбоил, до самого финиша нельзя было сказать, кто выиграет. И я так увлекся Стручком, что даже не заметил, как к ведущим лошадям подошла Лапта и на финишной прямой вступила в борьбу с Гурьбой и Стручком, и лишь по огромному вздоху ипподрома понял, что случилось самое невероятное — бег выиграла самая темная лошадь, Лапта. Меня же удивило не столько это, а другое — как мастерски проиграл на Гурьбе мастер-наездник, всего четверть головы. Со стороны могло показаться, что он хотел выиграть бег на Гурьбе, однако опытному глазу сразу бросалось, как по дистанции он сдерживал свою лошадь и не отрывался далеко вперед, чтобы дать возможность тянуться за Гурьбой той лошади, на которой он решил проехать. А такой лошадью в заезде была либо Анисовка, либо Стручок, и никак не Лапта. Эта кобылка перемешала им все карты, поехав на выигрыш, и мастер-наездник на Гурьбе слишком поздно заметил это и на финишной прямой уже ничего сделать не мог.

И пока судейская коллегия определяла по фотофинишу, кто выиграл бег, ипподром гудел и стонал, не замолкая ни на секунду. И когда диктор объявил, что бег в третьем заезде выиграл наездник третьей категории Емельянов, выступавший на пятом номере, Лапте, опередив всего на четверть головы Гурьбу, ипподром взревел особенно мощно. Так всегда воспринимается выигрыш темной лошади и проигрыш фаворита. В этом реве одновременно выражалось и возмущение нечестной ездой со стороны мастера-наездника, проигравшего на Гурьбе, и восхищение и восторг к выигравшей лошади. Как бы там ни было, но игроки любят, когда выигрывает темная лошадка и на доске вывешивают крупные суммы. Надежда когда-нибудь отгадать темную комбинацию и схватить солидный куш — такая надежда живет в душе игрока. И пусть на сей раз повезло кому-то другому, это не имеет никакого значения, в следующий раз таким счастливчиком может оказаться любой из тысячи игроков, и вот эта-то иллюзия крупного выигрыша снова и снова приводит людей на ипподром.

Я чувствовал, ощущал всей кожей, что сегодня настал мой звездный час, и аж дрожал от возбуждения. В данный момент меня больше всего волновал один вопрос: угадал или не угадал Шестырев край, и в зависимости от ответа на поставленный вопрос, можно было сказать, поедет он на Учтивой на выигрыш или опять спрячется за спины других наездников. В какой-то мере судить об этом можно по ставкам, и я бросился к кассам. Учтивую совершенно не играли. Разбили Тарасова на Гретте, к нему заряжали пачками, и от него крупно играли. Почему-то второй лошадью игрался Пальмовый Жезл, хотя он, как и Учтивая, не должен был играться. Остальных лошадей даже и не трогали, в рапортичках у кассирш зияли пустые строчки.

В пятом заезде вся игра шла к лошади Асатиани и Липатникова. У меня же в этом заезде была своя лошадка — Увалень, но я настолько убедил себя, что наездник не тронет Увальня, что даже не сыграл от Учтивой к Увальню и рубликом.

Объявили три минуты до закрытия касс. На трибуне не стоялось, и я снова сорвался с места и побежал к кассам в надежде встретить нужных людей, которые могли знать за Шестырева, едет он на Учтивой на выигрыш или не едет. Слишком уж темная лошадь, Лапта, пришла в третьем заезде. За Лапту в ординаре дали тридцать рублей! А в двойном ординаре на всем этаже был только один билет в кассах, мой. И все, к кому я обращался с вопросом об Учтивой, смотрели на меня, как на ненормального: «Ты что, с ума спятил? Разве Шестырев поедет от такого края? Да и не годится Учтивая против Гретты Тарасова…» Но говорили так в основном такие же игроки, как и я, не связанные с наездниками, а они могли и ошибиться. Мне же нужна была информация из первых рук, от людей Шестырева, и я спустился вниз, где стоит человек Шестырева, которого я немного знал, и он, конечно, скажет, едет Учтивая на выигрыш или нет, темнить здесь ему нет никакого смысла. И я, облегченно вздохнул, когда в зале увидел того, кого искал. Вадим только что отошел с пачкой билетов. Я подошел к нему и, ощущая внутри легкий холодок, спросил: